Везде по стенам домов на беседках на оградах лепился бесконечный плющ

Обновлено: 16.05.2024

Везде по стенам домов на беседках на оградах лепился бесконечный плющ

II. Атлантический океан и остров Мадера

С 6 по 18 января 1853.

Мне надо было несколько изменить в каюте порядок, и это стоило немалого труда. Но худо ли, хорошо ли, а каюта была убрана; всё в ней расставлено и разложено по возможности как следует; каждой вещи назначено место на два, на три года. А про океан, говорю, и забыли. Только изредка кто-нибудь придет сверху и скажет, что славно идем: девять узлов, ветер попутный. И в самом деле шли отлично. Но океан не забыл про нас. К вечеру стало покачивать. Ну, что за важность? пусть немного и покачает: на то и океан. Странно, даже досадно было бы, если б дело обошлось так тихо и мирно, как где-нибудь в Финском заливе.

Скучное дело качка; все недовольны; нельзя как следует читать, писать, спать; видны также бледные, страдальческие лица. Порядок дня и ночи нарушен, кроме собственно морского порядка, который, напротив, усугублен. Но зато обед, ужин и чай становятся как будто посторонним делом. Занятия, беседы нет. Просто нет житья!

Может быть, оно и поэзия, если смотреть с берега, но быть героем этого представления, которым природа время от времени угощает плавателя, право незанимательно. Сами посудите, что тут хорошего? Огромные холмы с белым гребнем, с воем толкая друг друга, встают, падают, опять встают, как будто толпа вдруг выпущенных на волю бешеных зверей дерется в остервенении, только брызги, как дым, поднимаются да стон носится в воздухе. Фрегат взберется на голову волны, дрогнет там на гребне, потом упадет на бок и начинает скользить с горы, спустившись на дно между двух бугров, выпрямится, но только затем, чтоб тяжело перевалиться на другой бок и лезть вновь на холм. Когда он опустится вниз, по сторонам его вздымаются водяные стены. В каюте лампы, картинки, висячий барометр вытягивались горизонтально. Несколько стульев повольничали было, оторвались от своих мест и полетели в угол, но были пойманы и привязаны опять. Какие бы, однако, ни были взяты предосторожности против падения разных вещей, но почти при всяком толчке что-нибудь да найдет случай вырваться: или книга свалится с полки, или куча бумаг, карта поползет по столу и тут же захватит по дороге чернильницу или подсвечник. Вечером раз упала зажженная свеча, и прямо на карту. Я был в каюте один, встал, хотел побежать, но неодолимая тяжесть гнула меня к полу, а свеча вспыхивала сильнее, вот того гляди вспыхнет и карта. Я ползком подобрался к ней и кое-как поставил на свое место.

Не дождавшись его, я пошел один опять на свое место, но дорого заплатил за смелость. Я вошел в каюту и не успел добежать до большой полукруглой софы, как вдруг сильно поддало. Чувствуя, что мне не устоять и не усидеть на полу, я быстро опустился на маленький диван и думал, что спасусь этим; но не тут-то было: надо было прирасти к стене, чтоб не упасть. Диван был пригвожден и не упал, а я, как ни крепился, но должен был, к крайнему прискорбию, расстаться с диваном. Меня сорвало с него и ударило грудью о кресло так сильно, что кресло хотя и осталось на месте, потому что было привязано к полу, но у него подломилась ножка, а меня перебросило через него и повлекло дальше по полу. По дороге я ушиб еще коленку да задел за что-то щекой. Примчавшись к своему месту, я несколько минут сидел от боли неподвижно на полу. К счастью, ушиб не оставил никаких последствий. С неделю больно было дотрогиватьтся до груди, а потом прошло.

В это время К. И. Лосев вошел в каюту. Я стал рассказывать о своем горе.

Вдруг в это время стало кренить на мою сторону.

Внизу везде вода, сырость; спали кое-как, где попало. Я тут же прилег и раз десять вскакивал ночью, пробуждаясь от скрипа, от какого-нибудь внезапного крика, от топота людей, от свистков; впросонках видел, как дед приходил и уходил с веселым видом.

Вдруг показался в дверях своей каюты О. А. Гошкевич, которого мы звали переводчиком. Бледный, с подушкой в руках, он вошел в общую каюту и лег на круглую софу. Его мутило. Он не знал сна, аппетита. Полежав там минут пять, он перешел на кушетку, потом садился на стул, но вскакивал опять и нигде не находил покоя. Жертва морской болезни с первого выхода в море, он возбуждал общее, но бесполезное участие. Его отвели в батарейную палубу и подвесили там койку недалеко от люка, чрез который проходил свежий воздух. Мне стало совестно за свою досаду, и я перестал жаловаться.

18 января.

Я, бывало, с большой недоверчивостью читал в путешествиях о каких-то необыкновенных запахах, которые доносятся, с берега за версту, до носов мореплавателей. Я думал, что эти запахи присутствовали в носовых платках путешественников, франтов эпохи Людовиков XIV и XV, когда прыскались духами до обморока. Но вот в самом деле мы еще далеко были от берега, а на нас повеяло теплым, пахучим воздухом, смесью ананасов, гвоздики, как мне казалось, и еще чего-то. Кто-то из нас, опытный в деле запахов, решил, что пахнет гелиотропом. Вместе с запахом доносились звуки церковного колокола, потом музыки. А декорация гор всё поминутно менялась: там, где было сейчас свежо, ясно, золотисто, теперь задернуто точно флёром, а на прежнем месте, на высоте, вдруг озарились бурые холмы опаленной солнцем пустыни: там радуга.

На одной вилле, за стеной, на балконе, я видел прекрасную женскую головку; она глядела на дорогу, но так гордо, с таким холодным достоинством, что неловко и нескромно было смотреть на нее долго. Голубые глаза, льняные волосы: должно быть, мисс или леди, но никак не синьора. Однако я устал идти пешком и уже не насильно лег в паланкин, но вдруг вскочил опять: подо мной что-то было: я лег на связку с бананами и раздавил их. Я хотел выбросить их, но проводники взяли, разделили поровну и съели. Мы продолжали подниматься по узкой дороге между сплошными заборами по обеим сторонам. Кое-где между зелени выглядывали цветы, но мало. А зима, говорит консул. Хороша зима: олеандр в цвету!

Хороша зима! А кто ж это порхает по кустам, поет? Не наши ли летние гостьи? А там какие это цветы выглядывают из-за забора? Бывают же такие зимы на свете!

Десерт состоял из апельсинов, варенья, бананов, гранат; еще были тут называемые по-английски кастард-эппльз (custard apples ) плоды, похожие видом и на грушу, и на яблоко, с белым мясом, с черными семенами. И эти были неспелые. Хозяева просили нас взять по нескольку плодов с собой и подержать их дня три-четыре и тогда уже есть. Мы так и сделали. Действительно, нет лучше плода: мягкий, нежный вкус, напоминающий сливочное мороженое и всю свежесть фрукта с тонким ароматом. Плод этот, когда поспеет, надо есть ложечкой. Если не ошибаюсь, по-испански он называется нона. Обед тянулся довольно долго, по-английски, и кончился тоже по-английски: хозяин сказал спич, в котором изъявил удовольствие, что второй раз уже угощает далеких и редких гостей, желал счастливого возвращения и звал вторично к себе.

Я послал к вам коротенькое письмо с Мадеры, а это пошлю из первого порта, откуда только ходит почта в Европу; а откуда она не ходит теперь?

помогите расставить знаки пунктуации в предложениях с обобщающими словами при однородных членах

1. В человеке все должно быть прекрасно и лицо и одежда и душа и мысли.
2. Поручни компасы бинокли все было медное.
3. Повсюду в клубах на улицах на скамейках у ворот в домах происходили странные разговоры.
4. В защиту болгар выступили В. Гюго Ч. Дарвин О. Уайльд Л. Толстой Ф. Достоевский Д. Менделеев.
5. Улыбку смех и радость и покой я все забыл.
6. Ни птица ни зверь ни человек никто и ничто не ускользнет от зоркого взгляда сильного ловкого и умного хищника орла.
7. Хвойные породы деревьев как-то ель сосна пихта и другие называются красным лесом или краснолесьем.
8. Домашние животные а именно лошадь корова овца приносят людям пользу.
9. В каждом человеке есть сила и слабость мужество и страх твердость и колебание.
10. От дома от деревьев и от голубятни и от галереи от всего побежали длинные тени.
11. Брезент палуба чемоданы перила все было мокро от тумана.
12. Бричка бежит, а Егорушка видит все одно и то же небо равнину холмы.
13. Лицо походка взгляд голос все вдруг изменилось в Наташе.
14. Там стены воздух все приятно.
15. И кочки и моховые болота и пни все хорошо под сиянием лунным.
16. Все и товарищи и дамы стали уверять Беликова, что он должен жениться.
17. Зонтик часы ножик все это было у него в чехле.
18. Ни сплетни света ни бостон ни милый взгляд ни вздох нескромный ничто не трогало его не замечал он ничего.
19. Солнце вешнее нивы здешние все тебе отдать бы рад.
20. Всякий пустяк поворот шоссе ветка над забором свет фонарей все казалось значительным.
21. Все кругом зеленело все мягко волновалось все деревья кусты травы.
22. Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века крестьян устроил ферму завел читаю учусь.
23. И вы и я мы оба порядочные люди.
24. Все радостно сияло вокруг нас небо земля и вода.
25. Прекрасно это солнце это небо все вокруг нас прекрасно.
26. Она не ела ни телятины ни голубей ни раков ни сыру ни спаржи ни земляных груш ничего, что считала нечистым.
27. Надежда и ненависть обе разом исчезли.
28. Сыновья Коля Шура и Миша все учатся в школе.
29. Разные сосуды кувшины стаканы бутылки стояли на полках.
30. Но здравый смысл твердость и свобода горячее участие в чужих бедах и радостях словом все достоинства точно родились с ней.

Лучший ответ

1. В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.
2. Поручни, компасы, бинокли - все было медное.
3. Повсюду: в клубах, на улицах, на скамейках у ворот, в домах происходили странные разговоры.
4. В защиту болгар выступили В. Гюго, Ч. Дарвин, О. Уайльд, Л. Толстой, Ф. Достоевский, Д. Менделеев.
5. Улыбку, смех, и радость, и покой - я все забыл.
6. Ни птица, ни зверь, ни человек: никто и ничто не ускользнет от зоркого взгляда сильного, ловкого и умного хищника - орла.
7. Хвойные породы деревьев, как-то: ель, сосна, пихта и другие, называются красным лесом или краснолесьем.
8. Домашние животные, а именно: лошадь, корова, овца, приносят людям пользу.
9. В каждом человеке есть сила и слабость, мужество и страх, твердость и колебание.
10. От дома, от деревьев, и от голубятни, и от галереи - от всего побежали длинные тени.
11. Брезент, палуба, чемоданы, перила - все было мокро от тумана.
12. Бричка бежит, а Егорушка видит все одно и то же: небо, равнину, холмы.
13. Лицо, походка, взгляд, голос - все вдруг изменилось в Наташе.
14. Там стены, воздух - все приятно.
15. И кочки, и моховые болота, и пни - все хорошо под сиянием лунным.
16. Все - и товарищи, и дамы - стали уверять Беликова, что он должен жениться.
17. Зонтик, часы, ножик - все это было у него в чехле.
18. Ни сплетни света, ни бостон, ни милый взгляд, ни вздох нескромный - ничто не трогало его, не замечал он ничего.
19. Солнце вешнее, нивы здешние - все тебе отдать бы рад.
20. Всякий пустяк: поворот шоссе, ветка над забором, свет фонарей - все казалось значительным.
21. Все кругом зеленело, все мягко волновалось - все деревья, кусты, травы.
22. Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел, читаю, учусь.
23. И вы, и я - мы оба порядочные люди.
24. Все радостно сияло вокруг нас: небо, земля и вода.
25. Прекрасно это солнце, это небо - все вокруг нас прекрасно.
26. Она не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш - ничего, что считала нечистым.
27. Надежда и ненависть обе разом исчезли.
28. Сыновья - Коля Шура и Миша - все учатся в школе.
29. Разные сосуды: кувшины, стаканы, бутылки стояли на полках.
30. Но здравый смысл, твердость и свобода, горячее участие в чужих бедах и радостях - словом, все достоинства точно родились с ней.

Остальные ответы

В траве, в кустах кизиля и дикого шиповника, в виноградниках и на деревьях повсюду заливались цикады воздух дрожал от их неумолчного крика

В каком предложении допущена пунктуационная ошибка?

1. Окно закрывали гардины и солнечный свет почти не проникал в комнату.
2. Орион – одно из самых ярких созвездий, украшающих зимнее небо.
3. Везде: по стенам домов, на беседках, на оградах - лепился бесконечный плющ.
4. Солнце взошло и незаметно позолотило верхушки вековых деревьев.

Лучший ответ

1. Окно закрывали гардины (,) и солнечный свет почти не проникал в комнату. Нужна запятая.
3. Везде: по стенам домов, на беседках, на оградах лепился бесконечный плющ. Вы поставили дефис перед словом ЛЕПИЛСЯ, но здесь не нужны ни он, ни тире: Дефис вместо тире не ставится, это разделительный знак (кто-то. светло-серый. и т. д.)

татьян@*Гений (77615) 4 года назад

тире все же нужно
Двоеточие после обобщающих слов перед перечислением однородных членов и тире после перечисления ставятся, когда перечислением предложение не заканчивается
Повсюду: в клубе, на улицах, на скамейках у ворот, в домах– происходили шумные разговоры (Гарш.)
Всё: и подлунные холмы, и темно-красные клеверные поля, и влажные лесные тропинки, и закатное пышное небо – весь окружающий меня мир казался мне прекрасным (Сол.).

Skay пока в отпуске. Высший разум (570131) Спасибо.

Остальные ответы

В первом.
"Окно закрывали гардины, и солнечный свет почти не проникал в комнату."

Везде по стенам домов на беседках на оградах лепился бесконечный плющ

Тайна загадочных посланий

МИСТЕР ГУН СЕРДИТСЯ

Мистер Гун, констебль городка Питерсвуд, пребывал в отвратительном настроении. Он сидел за своим письменным столом, тупо уставившись на разложенные перед ним три листка бумаги и три одинаковых дешевых квадратных конверта.

На каждом из листков неровно наклеенные буквы составляли фразу.

– Все слова вырезаны из газет, – шептал мистер Гун. – Понятно – это для того, чтобы автора нельзя было определить по почерку. Но что за бред тут написан? Взять хотя бы эту. «Выдвори его из Плюща». Хотелось бы мне знать, что это значит. А это? «Спроси Смита какое его настоящее имя». Кто такой этот Смит?

Он перевел взгляд на последнее послание. «Называешь себя полицейским? Тогда пойди повидай Смита».

– Бред, – решил мистер Гун. – Этим писулькам место в мусорной корзине!

Он взял один из трех конвертов и оглядел его со всех сторон. На конверте, как и на двух других, было наклеено всего два слова:

Эти слова тоже были составлены из газетных букв. Фамилия Гуна была написана с маленькой буквы. Гун покачал головой.

– Неграмотный какой-то, фамилию с маленькой буквы пишет… Но что он имеет в виду? Плющ, Смит… Псих, должно быть! Да еще и грубиян! «Называешь себя полицейским?» Вот я ему задам, когда поймаю. – И полицейский крикнул: – Миссис Хикс! Зайдите на минуточку!

– Сейчас, руки только вытру! – откликнулась миссис Хикс, приходящая прислуга Гуна.

Мистер Гун нахмурился. Миссис Хикс совершенно не понимала, что служит не у кого-нибудь, а у ПОЛИЦЕЙСКОГО, один грозный взгляд которого должен бы заставлять ее спешить изо всех сил, а недовольный голос – бежать во всю прыть. Но она появилась только через пару минут – причем вид у нее был такой, будто за это время она преодолела мили две-три.

– А я только посуду начала мыть… – с порога заговорила она. – Кстати, мистер Гун, давно хочу вам сказать, что надо бы вам прикупить парочку новых чашек и…

– Некогда мне о чашках разговаривать, – буркнул мистер Гун. – Послушайте-ка…

– Да и полотенце кухонное все в дырах, – продолжала миссис Хикс. – Чем мне, по-вашему, вытирать посуду…

– Миссис Хикс! Я вызвал вас, чтобы поговорить о деле, – рявкнул констебль.

– А что это вы на меня кричите? – обиделась миссис Хикс. – Что еще за дело? Если хотите спросить, кто, по-моему, таскает овощи с вашего огорода, так я думаю…

– Замолчите вы или нет?! – в ярости выкрикнул мистер Гун. Эх, вот бы посадить эту миссис Хикс в участок на часок-другой! – Я просто хочу задать вам несколько вопросов.

– Что еще за вопросы? Я ничего дурного не сделала. – При виде искаженного лица Гуна миссис Хикс немного встревожилась.

– Посмотрите, вот письма, что вы мне приносили! – сказал Гун, придвигая конверты к миссис Хикс. – Где именно вы их нашли? Про одно вы, кажется, говорили, что оно было в сарае, на совке для угля?

– Верно. Прямо вот на совке и лежало. А на конверте только и было написано «мистеру гуну», так что я его прямиком к вам и отнесла…

– Где были обнаружены остальные? – самым официальным тоном осведомился мистер Гун.

– Ну, одно из них просто опустили в почтовый ящик, – доложила миссис Хикс. – Вас дома не было, вот я его к вам на стол и положила. А второе, сэр, я нашла на мусорном ведре – оно было приклеено к крышке кусочком пластыря. Я его заметила, когда пошла мусор выносить. Очень это, знаете, странно, сэр – находить письма по всему…

– А вы не заметили, – перебил ее мистер Гун, – не шнырял ли кто-нибудь вокруг дома? Ведь чтобы подкинуть письма в угольный сарай и на мусорное ведро, надо забраться к нам во двор…

– Никого я не видела, а если б увидела, так бы метлой по башке огрела – он бы света белого невзвидел! А что, в этих письмах что-то важное, сэр?

– Нет, – покачал головой мистер Гун. – Кажется, кто-то глупо пошутил. Кстати, вы не знаете, нет ли у нас в Питерсвуде дома под названием «Плющ»?

– «Плющ»? – задумалась миссис Хикс. – Нет, не припомню такого. А может, вы имеете в виду «Тополя», сэр? Там сейчас живет один славный джентльмен, я прибираюсь у него по пятницам, когда вы меня отпускаете, сэр, и он так любезен со мной, что…

– Я сказал «Плющ», а не «Тополя»! – прервал ее мистер Гун. – Ладно, идите, миссис Хикс. И получше приглядывайте за садом, ясно? Хотелось бы узнать, кто все-таки подкидывает эти записки.

– Непременно пригляжу, сэр, – заверила его миссис Хикс. – А как насчет того, чтобы прикупить парочку чашек, сэр? Сегодня одна разбилась у меня прямо в руках, и…

– Ну так купите их, эти чашки! Только оставьте меня на часок в покое. У меня важная работа.

– Будто мне делать нечего! Ваша кухонная плита просто плачет по хорошей чистке, а…

– Вот и ступайте, вытрите ей слезы. – И мистер Гун облегченно вздохнул, когда миссис Хикс с крайне оскорбленным видом наконец удалилась.

Гун снова вернулся к странным письмам. Интересно, из какой газеты вырезаны буквы и слова? Хорошо бы это выяснить… Правда, мистер Гун понятия не имел, как это сделать. Кто же, черт возьми, подкинул ему эти дурацкие записки? А главное – зачем? Да и не было в Питерсвуде дома под названием «Плющ»…

Гун вытащил адресную книгу и внимательно пролистал ее. Не найдя там ничего интересного, он поднял телефонную трубку и попросил телефонистку соединить его с почтмейстером.

– Говорит констебль Гун, – важно добавил он, и его немедленно соединили. – Послушайте, почтмейстер… – начал полицейский. – Не могли бы вы дать мне небольшую справку? Скажите, нет ли у нас в Питерсвуде дома – может быть, совсем нового – под названием «Плющ»?

– «Плющ»? – переспросил почтмейстер. – Дайте подумать… «Плющ»… Нет, такого нет, мистер Гун. Впрочем, есть «Тополя», и, может быть…

– «Тополя» меня не интересуют! – рявкнул Гун. – Еще мне нужен человек по фамилии Смит, который…

– Смит? О, я могу дать вам адреса по меньшей мере пятнадцати питерсвудских Смитов. Хотите получить их прямо сейчас?

– Нет, не хочу, – в отчаянии ответил мистер Гун и бросил трубку.

Он снова уставился на три записки без подписи и обратного адреса, разложенные на столе. Кто их послал? Есть ли во всем этом какой-то смысл или же это просто дурацкая шутка?

Шутка? Но кто осмелится шутить с ним, мистером Гуном, полномочным представителем Закона в Питерсвуде? Тут в мозгу мистера Гуна забрезжило подозрение, и перед его мысленным взором возникла ухмыляющаяся мальчишеская физиономия.

– Ставлю сто против одного – это Фредерик Троттевилл! – вслух произнес он, – У них вроде сейчас каникулы – значит, он дома. Несносный мальчишка! Думает, что очень остроумно – подбрасывать мне бессмысленные записочки, чтоб заманить меня фальшивой приманкой на несуществующий след. Надеется, что я все брошу и кинусь разыскивать дом под названием «Плющ». Как бы не так!

Гун взялся за работу, но сегодня рапорты у него шли на редкость медленно. Ему не давала работать навязчивая мысль о странных письмах и Фредерике Троттевилле. Гун с трудом добрался до середины второго рапорта, когда, как всегда запыхавшись, в кабинет вошла миссис Хикс.

– Мистер Гун, сэр, еще одна записка! – сообщила она, пыхтя как паровоз, и положила на письменный стол квадратный конверт.

Гун осмотрел его со всех сторон. Ну да, опять те же два слова: «Мистеру гуну», и фамилия опять с маленькой буквы… Без сомнения, это послание от того же самого автора!

– Где вы его нашли? – спросил мистер Гун, аккуратно вскрывая конверт.

– Ну, я хотела вывесить проветриться кухонное полотенце – я вам уже говорила, что оно все в дырах. Так вот, засунула я руку в пакет с прищепками и чувствую – что-то странное, достаю, а там письмо, вот я и…

– Рядом никого не было? – перебил ее мистер Гун.

– Вроде никого. Нынче утром к нам вообще никто не заходил, разве что рассыльный от мясника, отбивные приносил, – сообщила миссис Хикс.

Мягкий заяц

Приглушённые звуки воя -
В кухню двери намного шире.
В доме сыро и пахнет кровью.
Гриша плачет, ему четыре.

По обоям и по паркетам
Папа снова «ругает» маму.
А снаружи - тепло и лето.
Солонеет от слез пижама.

Пропитав её - на пол капать
Начинают, как ливень, звучно.
Мягкий заяц - подарок папы -
Пережат мальчуковой ручкой.

Грише десять, будильник в школу.
Бутерброд с ветчиной и сыром.
Подоконник сцарапал голубь.
В доме. также темно и сыро.

Мама чай наливает в кружки,
Папа матом кричит в халате.
Мягкий заяц - его игрушка
Безголовая - под кроватью.

Мама в зеркале мажет чем-то
Синяки. И глаза всё красит.
Скоро снова начнётся лето.
Гриша учится в пятом классе.

Папа маму «ругает» ночью
По обоям и по паркетам.
Мягкий заяц изрезан вклочья,
А снаружи - тепло и лето.

Приглушённые звуки воя.
Грише стукнуло восемнадцать.
Папа курит вон на балконе.
Грише - не о чем сомневаться.

Закружилась, наверно, почва.
Гриша делал лицо поскОрбней.
Мягкий заяц изрезан вклочья.
Хоронили отца во вторник.

Дома тихо. Молчат паркеты.
Зацвели на окне фиалки.
А снаружи - тепло и лето.
Мягкий заяц - лежит на свалке.

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Муза японского соседа

Утречком хотел написать статью о хокку (строгой форме древней японской поэзии) и хайку (более свободной ее форме), но, вспомнив об ЗНАКОВЫХ уроках толерантности, преподанной Вселенной человечеству за его божественные поползновения, вовремя остановился.

…Тут же вспомнил великолепного ПОЭТА (не поэтессу, как пишут в, прочитанных мной статьях) Фукуда Тиё-ни из Кага, с малой толикой творчества которой меня познакомила замечательный преподаватель русско-советской литературы на рабфаке Дальневосточного Государственного университета Владивостоа Приморского края России Галина Александровна Перегудова.

…Проявляя толерантность, предлагаю самостоятельно ознакомиться с наиболее знаковыми творениями этой одной из лучших представительниц японского народа, гений которой начал проявляться в шестнадцать-семнадцать лет.

Сливы весенний свет
Дарит свой аромат человеку…
Тому, кто ветку сломал.

За ночь вьюнок обвился
Вокруг бадьи моего колодца —
У соседа воды возьму!

Роса на цветах шафрана!
Прольется на землю она
И станет простою водою…

Какой приют веселый —
Нищего постель.
Всю ночь поют цикады…

(Вспоминая УМЕРШЕГО ребенка)

Больше некому стало
Делать дырки в бумаге окон.
Но как холодно в доме.

Над волной ручья
Ловит, ловит стрекоза
Собственную тень.

Написаны эти хайку в начале XVIII века, а как современно звучат в нашей сегодняшней действительности. На то она и высокая классика!

…В России наибольшей популярностью пользовалось хайку «Вьюнок» в переводе Марковой Веры (Садальсууд, 5 октября 2011 года: «Какое потрясающее отношение к окружающему миру!»), хотя по сострадательной составляющей наиболее близко нашему народу «Вспоминая умершего ребенка».

Но «Вьюнок» Тиё всё-таки гораздо глубже. Ведь не случайно фактически на его основе выросли подражания-подгонки формы оригинала под свой лад.

Вот 8 helga 8, не разобравшись в высокой сути этой малой формы, где мыслей бездна требует точности прочтения, сделала из него четверостишие:

За ночь вьюнок обвился
Вокруг бадьи моего колодца —
У соседа воды возьму!
——пусть засохнет у него болотце!

Выражая отзывчивость: за добро платить добром, она передала одну из черт нашего национального характера, но не существенную…

Да, и к тому же поверхностное прочтение не улучшило, а перечеркнуло достижение японской философской глубины.

Падение продолжилось в поэтическом комментарии Katze:

За ночь вьюнок обвился
Вокруг бадьи моего колодца —
У соседа воды возьму,
Горсть земли и немного солнца.

где произошел существенный поворот к материальной стороне, то есть к западным ценностям… Для пущей полноты здесь не хватает «баксов» или евро, не говоря уже о рублях.

Но хайку поэта-философа Тиё по своему содержанию совсем не об этом, и не о потрясающем отношении к окружающему миру, а всего лишь навсего о… соседстве.

О своем надежном СОСЕДЕ, к которому в случае нарушения по ходу бытования (ведь не случайно Библия начинается с книги Бытия) каких-то еще не ведомых ЗАКОНОВ глубин ВСЕЛЕННОЙ, можно всегда обратиться не как к БОЛЬШОМУ БРАТУ, не за военной или материальной помощью, а… за МУДРОСТЬЮ: как поступить в данной ситуации.

"Взять воды" в этом хайку означает только одно — попросить мудрого совета (вспомните до невыразимости предела чудесную информационную емкость воды), чтобы определиться со своим поведением в проявившейся дисгармонии, ибо ПРИРОДА подсказала, что человек в данном цивилизованном существовании нарушил ее естественный баланс («вьюнок обвился вокруг бадьи колодца»), а он, человек, в свою очередь, не заартачился, не загордился божественной высотой происхождения, а проявил не только чуткость, но и толерантность по отношению к ней, потому что имел надежные тылы в виде МУДРОГО СОСЕДА.

Зелёный плющ Чарлз Диккенс

Как в разборчив в пище зелёный плющ,
Что вьётся среди руин!
И выбор блюд, что ему присущ,
Похоже, всегда один:
Обломки камней и стен - таков
Придирчивый вкус его;
А гниющий прах былых веков
Для плюща милей всего.
Там, где жизни цвет увял,
Крадётся старый оригинал.

Он взлетает быстро, хотя бескрыл,
Духом твёрд наш старикан.
Как цепко схватился, как облепил
Он дружка - дуб-великан!
А понизу крадучись он ползёт,
Качаясь, как на волнах;
Как радостно он к могилам льнёт,
Где почИет жирный прах.
Там, где смерть нашла причал,
Крадётся старый оригинал.

Века промчались, народов тьму
Рассеяв, как облака;
Но старик силён, не увясть ему,
Ибо мощь его крепка.
Отшельник храбрый, он будет сыт
Седой стариной всегда:
Что с того, что люд дворцы творит,
Всё в конце плющу еда.
Там, где жизни крах настал,
Крадётся старый оригинал.

Oh, a dainty plant is the Ivy green,
That creepeth o'er ruins old!
Of right choice food are his meals, I ween,
In his cell so lone and cold.
The wall must be crumbled, the stone decayed,
To pleasure his dainty whim:
And the mouldering dust that years have made
Is a merry meal for him.
Creeping where no life is seen,
A rare old plant is the Ivy green.

Fast he stealeth on, though he wears no wings,
And a staunch old heart has he.
How closely he twineth, how tight he clings,
To his friend the huge Oak Tree!
And slily he traileth along the ground,
And his leaves he gently waves,
As he joyously hugs and crawleth round
The rich mould of dead men's graves.
Creeping where grim death has been,
A rare old plant is the Ivy green.

Whole ages have fled and their works decayed,
And nations have scattered been;
But the stout old Ivy shall never fade,
From its hale and hearty green.
The brave old plant, in its lonely days,
Shall fatten upon the past:
For the stateliest building man can raise,
Is the Ivy's food at last.
Creeping on, where time has been,
A rare old plant is the Ivy green.

Марья, мне очень понравились эти стихи! Они для меня самостоятельные, сравнить не могу. Но плющ, который образно представлен, вижу, наблюдаю. Он вездесущ и неуязвим. 20 лет перед глазами лужайка и клён на ней. Он ЛГ многих стихов и фото к ним. Так вот: 20 лет назад чистый ствол теперь густо оплетён плющом. И мне кажется, что деревья не страдают от его присутствия. Даже писала об этом о том, что зимой, оставшись голыми, они согреты плющом. С телефона не могу дать ссылку, но позже дам, просто как информацию. и иллюстрацию могли бы взять.

С тёплым приветом!
Ри

Римма, мне тоже стихи очень нравятся, правда, я говорю об оригинале:) И для меня было открытием, что Диккенс не только мастер прозы. Его поэтическое воображение, конечно подкупает - из такой простой вещи, как растение, вытащить философское обобщение!
И спасибо, конечно:)

Везде по стенам домов на беседках на оградах лепился бесконечный плющ

Пока мы шли к консулу, нас окружила толпа португальцев, очень пестрая и живописная костюмами, с смуглыми лицами, черными глазами, в шапочках, колпаках или просто с непокрытой головой, красавцев и уродов, но больше красавцев. Между уродами немало видно обезображенных оспой. Есть и негры, но немного. Все они, на разных языках, больше по-французски и по-английски, очень плохо на том и другом, навязывались в проводники. "Вот госпиталь, вот казармы", – говорил один, "это церковь такая-то", – перебивал другой, "а это дом русского консула", – добавил третий. Мы туда и повернули, и обманутые проводники вдруг замолчали.

Небольшой каменный дом консула спрятался за каменную же стену, между чистым двором и садом. Консул, родом португалец, женат на второй жене, португалке, очень молодой, черноглазой, бледной, тоненькой женщине. Он представил нас ей, но, к сожалению, она не говорила ни на каком другом языке, кроме португальского, и потому мы только поглядели на нее, а она на нас. Консул говорил по-английски и немного по-французски. Ему лет за 50. От первой жены у него есть взрослый сын, которого он обещал показать нам за обедом. Нас ввели почти в темную гостиную; было прохладно, но подняли жалюзи, и в комнату хлынул свет и жар. Из окон прекрасный вид вниз, на расположенные амфитеатром по берегу домы и на рейд. Но мы только что ступили на подошву горы: дом консула недалеко от берега – прекрасные виды еще были вверху.

Поговорив немного с хозяином и помолчав с хозяйкой, мы объявили, что хотим гулять. Сейчас явилась опять толпа проводников и другая с верховыми лошадьми. На одной площадке, под большим деревом, мы видели много этих лошадей. Трое или четверо наших сели на лошадей и скрылись с проводниками.

Консул предложил, не хочу ли я, мне приведут также лошадь, или не предпочту ли я паланкин. "В паланкине было бы покойнее", – сказал я. Консул не успел перевести оставшейся с нами у ворот толпе моего ответа, как и эта толпа бросилась от нас и исчезла. Консул извинился, что не может провожать нас в горы. "Там воздух холоден, – сказал он, – теперь зима, и я боюсь за себя.

Вам советую надеть пальто", – прибавил он, но я оставил пальто у него в доме. Зима! хороша зима: по улице жарко идти, солнце пропекает спину чуть не насквозь. "Не опоздайте же к обеду: в 4 часа!" – кричал мне консул, когда я, в ожидании паланкина, пошел по улице пешком. За мной увязались идти двое мальчишек; один болтал по-французски, то есть исковеркает два слова французских да прибавит три португальских; другой то же делал с английским языком. Однако ж мы как-то понимали друг друга.

Я не торопился на гору: мне еще ново было всё в городе, где на всем лежит яркий, южный колорит. И тут солнце светит не по-нашему, как-то румянее; тени оттого все резче, или уж мне так показалось после продолжительной дурной погоды. Из-за заборов выглядывает не наша зелень.

Везде по стенам и около окон фестоном лепится бесконечный плющ да целая ширма широколиственного винограда. Местами видны, поверх заборов, высокие стройные деревья с мелкою зеленью, это – мирты и кипарисы. Народ, непохожий на наш, северный: всё смуглые лица да резкие, подвижные черты. А вот вдруг вижу, однако ж, что-то очень северное, будто сани. Что за странность: экипажи на полозьях из светлого, кажется ясеневого или пальмового, дерева; на них места, как в кабриолете. Запряжены эти сани парой быков, которые, разумеется шагом, тащат странный экипаж по каменьям. В экипаже сидит семейство: муж с женой и дети. "Стало быть, колясок и карет здесь нет, – заключил я, – мало места, и ездить им на гору круто, а по городу негде".

Ездят верхом и в носилках. Мимо меня проскакала, на небольшой красивой лошадке, плотная барыня, вся в белой кисее, в белой шляпе; подле, держась за уздечку, бежал проводник. И наши поехали с проводниками, которые тоже бежали рядом с лошадью, да еще в гору, – что же у них за легкие? Другую барыню быстро пронесли мимо меня в паланкине. Так вот он, паланкин! Это маленькая повозочка или колясочка, вроде детских, обитая какой-нибудь материей, обыкновенно ситцем или клеенкой. К крышке ее приделана посредине толстая жердь, которую проводники кладут себе на плечи. Я всё шел пешком, и двое мальчишек со мной. В домах иногда открывались жалюзи; из-за них сверкал чей-то глаз, и потом решетка снова захлопывалась. Это какой-нибудь сонный португалец или португалка, услышав звонкие шаги по тихой улице, на минуту выглядывали, как в провинции, удовлетворить любопытству и снова погружались в дремоту сьесты. Дальше опять я видел важно шагающего англичанина, в белом галстухе, и если не с зонтиком, так с тростью. Там, должно быть у шинка, толчется кучка народу. Но всё тихо: по климату – это столица мира; по тишине, малолюдству и образу жизни – степная деревня.

Слышу топот за собой. За мной мчится паланкин; проводники догнали меня и поставили носилки на землю. Напрасно я упрашивал их дать мне походить; они схватили меня с криком за обе руки и буквально упрятали в колыбель. Мне было как-то неловко, совестно ехать на людях, и я опять было выскочил. Они опять стали бороться со мной и таки посадили, или, лучше сказать, положили, потому что сидеть было неловко. "А что ж, ничего! – думал я, – мне хорошо, как на диване; каково им? Пусть себе несут, коли есть охота!" Я ожидал, что они не поднимут меня, но они, как ребенка, вскинули меня с паланкином вверх и помчали по улицам. А всего двое; но зато что за рослый, красивый народ! как они стройны, мужественны на взгляд! Из-за отстегнутого воротника рубашки глядела смуглая и крепкая грудь. Оба, разумеется, черноглазые, черноволосые, с длинными бородами. Скоро мы стали подниматься в гору; я думал, тут устанут они, но они шли скорым шагом. Однако ж лежать мне надоело: я привстал, чтоб сесть и смотреть по сторонам. Преширокая ладонь подкралась сзади и тихонько опрокинула меня опять на спину. "Это что?" Я опять привстал, колыбель замоталась и пошла медленнее. Опять та же ладонь хочет опрокидывать меня. "Я сидеть хочу, goddam!" – закричал я. Они объяснили, что им так неловко нести, тяжело… "А, тяжело? мне что за дело: взялись, так несите". Но чуть я задумывался, ладонь осторожно пыталась, как будто незаметно от меня самого, опрокинуть меня. Мне надоело это, и я пошел пешком. "Зима – хороша зима!" – думал я, скидая жакетку. А консул советовал еще надеть пальто, говорил, что в горах воздух холоден. Как не холоден – печет!

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня.
До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.
Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.
Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.
Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.

Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.
Все равно я сюда никогда не приду умирать,
Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.
Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.
Человек — это шар, а душа — это нить, говоришь.
В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.
Отпустить — говоришь — вознестись над зеленой листвой.
Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.

Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,
изобилье минут вдалеке на больничных часах.
Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.
Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.
Посвящаю свободе одиночество возле стены.
Завещаю стене стук шагов посреди тишины.
Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:
завещаю тебе навсегда обуздать малыша.

Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.
Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.
Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,
не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.
Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.
Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.
Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.
Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.

Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.
Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.
Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:
Эй, малыш! — и тотчас по пространствам пустым полечу.
Ты права: нужно что-то иметь за спиной.
Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной
не безгласный агент с голубиным плащом на плече,
не душа и не плоть — только тень на твоем кирпиче.

Изолятор тоски — или просто движенье вперед.
Надзиратель любви — или просто мой русский народ.
Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.
Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.
За тобою тюрьма. А за мною — лишь тень на тебе.
Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.
Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.
Сохрани мою тень.

Читайте также: