Дом четыре стены кто сказал

Обновлено: 19.05.2024

Вероника Тушнова - цитаты и высказывания

Я желаю тебе добра!
Улыбаюсь, а сердце плачет
в одинокие вечера.
Я люблю тебя.
Это значит -
я желаю тебе добра.
Это значит, моя отрада,
слов не надо и встреч не надо,
и не надо моей печали,
и не надо моей тревоги,
и не надо, чтобы в дороге
мы рассветы с тобой встречали.
Вот и старость вдали маячит,
и о многом забыть пора…
Я люблю тебя.
Это значит -
я желаю тебе добра.
Значит, как мне тебя покинуть,
как мне память из сердца вынуть,
как не греть твоих рук озябших,
непосильную ношу взявших?
Кто же скажет, моя отрада,
что нам надо,
а что не надо,
посоветует, как же быть?
Нам никто об этом не скажет,
и никто пути не укажет,
и никто узла не развяжет…
Кто сказал, что легко любить?

В чём отказала я тебе, скажи?
Ты целовать просил - я целовала.
Ты лгать просил, - как помнишь, и во лжи
ни разу я тебе не отказала.
Всегда была такая, как хотел:
хотел - смеялась, а хотел - молчала…
Но гибкости душевной есть предел,
и есть конец у каждого начала.
Меня одну во всех грехах виня,
всё обсудив и всё обдумав трезво,
желаешь ты, чтоб не было меня…
Не беспокойся - я уже исчезла.

Нам двоим посвященная,
очень краткая,
очень долгая,
не по-зимнему черная,
ночь туманная, волглая,
неспокойная, странная…
Может, все еще сбудется?
Мне - лукавить не стану
все глаза твои чудятся,
то молящие, жалкие,
то веселые, жаркие,
счастливые,
изумленные,
рыжевато-зеленые.
Переулки безлюдные,
непробудные улицы…
Мне - лукавить не буду -
все слова твои чудятся,
то несмелые, нежные,
то тревожные, грешные,
простые,
печальные
слова прощальные.
Эхо слышу я древнее,
что в полуночи будится,
слышу крови биение…
Может, все-таки сбудется?
Ну, а если не сбудется,
разве сгинет, забудется
тех мгновений течение,
душ заблуд уединение…

Ты все еще тревожишься - что будет?
А ничего. Все будет так, как есть.
Поговорят, осудят, позабудут, -
у каждого свои заботы есть.
Не будет ничего…
А что нам нужно?
Уж нам ли не отпущено богатств:
то мрак, то свет, то зелено, то вьюжно,
вот в лес весной отправимся, бог даст…
Нет, не уляжется,
не перебродит!
Не то, что лечат с помощью разлук,
не та болезнь, которая проходит,
не в наши годы…
Так-то, милый друг!
И только ночью боль порой разбудит,
как в сердце - нож…
Подушку закушу
и плачу, плачу,
ничего не будет!
А я живу, хожу, смеюсь, дышу…

«Любовь не боится огромных разлук,
Любовь умирает от маленькой лжи!»

ДОМ МОЙ - В СЕРДЦЕ ТВОЕМ

Дом - четыре стены…
Кто сказал, что четыре стены?
Кто придумал, что люди
на замок запираться должны?
Разве ты позабыл,
как еловые чащи темны
и какие высокие звезды
для нас зажжены?
Разве ты позабыл, как трава луговая
мягка,
как лодчонку рыбачью
качает большая река,
разве ты позабыл
полыханье и треск
сушняка?
Неужели так страшно,
если нет над тобой
потолка?
Дом - четыре стены…
Ну, а если у нас их нет?
Если нету у нашего дома
знакомых примет,
ни окон, ни крыльца,
ни печной трубы,
если в доме у нас
телеграфные стонут столбы,
если в доме у нас,
громыхая, летят поезда.
Ни на что, никогда
не сменяю я этой судьбы,
в самый ласковый дом
не войду без тебя
никогда.

IV Помню первую осень,
когда ты ко мне постучал,
обнимал мои плечи,
гладил волосы мне
и молчал…
Я боялась тебя,
я к тебе приручалась с трудом,
я не знала, что ты мой родник,
хлеб насущный мой,
дом!
Я не знала, что ты -
воскресение, родина, свет.
А теперь тебя нет,
и на свете приюта мне нет!
Ты не молод уже,
мой любимый?
А я молода?
Ты устал, мой любимый.
А я? - хоть бы день без труда,
хоть бы час без забот…
Все равно -
в самый ласковый дом
без тебя не войду…
Дом мой - в сердце твоем!
Ты не думай, я смелая,
не боюсь ни обиды, ни горя,
что захочешь -
все сделаю, -
слышишь, сердце мое дорогое?
Только б ты улыбнулся,
только б прежним собой
становился,
только б не ушибался,
как пойманный сокол не бился…
…Знаешь ли ты,
что такое горе?
Его переплыть
все равно что море,
его перейти
все равно что пустыню,
да ведь нет другой дороги
отныне,
и нашла бы - так я не пойду
другою…
Знаешь ли ты,
что такое горе?

А знаешь ли ты,
что такое счастье?

Знаешь ли ты, что такое горе,
когда тугою петлей на горле?
Когда на сердце глыбою в тонну,
когда нельзя ни слезы, ни стона?

Чтоб никто не увидел, избави боже,
покрасневших глаз, потускневшей кожи,
чтоб никто не заметил, как я устала,
какая больная, старая стала…

Знаешь ли Ты, что такое горе?
Его переплыть - всё равно что море,
его перейти - всё равно что пустыню,
а о нём говорят словами пустыми,

говорят: «Вы знаете, он её бросил…»
А я без Тебя как лодка без вёсел,
как птица без крыльев,
как растенье без корня…
Знаешь ли Ты, что такое горе?

Я Тебе не всё ещё рассказала, -
знаешь, как я хожу по вокзалам?
Как расписания изучаю?
Как поезда по ночам встречаю?

Как на каждом почтамте молю я чуда:
хоть строки, хоть слова
оттуда…
оттуда…

И знаю всё, и ничего не знаю…
И не пойму, чего же хочешь ты,
с чужого сердца с болью отдирая
налёгших лет тяжёлые пласты.

Трещат и рвутся спутанные корни.
И вот, не двигаясь и не дыша,
лежит в ладонях, голубя покорней,
тобою обнажённая душа.

Тебе дозволена любая прихоть.
Но быть душе забавою не след.
И раз ты взял её, так посмотри хоть
в её глаза, в её тепло и свет.

Да, ты мой сон. Ты выдумка моя.
зачем же ты приходишь ежечасно,
глядишь в глаза и мучаешь меня,
как будто я над выдумкой не властна?
Я позабыла все твои слова, твои черты и годы ожиданья.
Забыла все. И всё-таки жива
та теплота, которой нет названья.
Она как зноя ровная струя, живёт во мне и как мне быть иною?
Ведь если ты и выдумка моя-
моя любовь не выдумана мною.

Вчерашний дождь
последний лист багряный
сорвал с деревьев, рощи оголя.
Я вышла через заросли бурьяна
в осенние пустынные поля.
Все шло своим положенным порядком,
заранее известным для меня:
ботва чернела по разрытым грядкам,
рыжела мокрой щеткою стерня,
блестели позолоченные утром
весенне-свежей озими ростки…
Их ветер трогал с нежностью,
как будто
на голове ребенка волоски.
А журавли,
печальные немного,
на языке гортанном говоря,
летели синей ветреной дорогой
в далекий край,
на теплые моря…
Ну, вот и все!
И нету больше лета,
когда друг друга отыскали мы.
Но мне впервые не страшны приметы
недальней неминуемой зимы.
Зимы, грозящей и садам и людям…
Ну, что она отнимет у меня?
Ведь мы с тобою
вместе греться будем
у зимнего веселого огня!

Сутки с тобою,
месяцы - врозь…
Спервоначалу
так повелось.
Уходишь, приходишь,
и снова,
и снова прощаешься,
то в слезы, то в сны
превращаешься,
и снова я жду,
как во веки веков
из плаванья женщины ждут
моряков.
Жду утром, и в полдень,
и ночью сырой,
и вдруг ты однажды
стучишься: - Открой! -
Тепла, тяжела
дорогая рука…
…А годы летят,
как летят облака,
летят-пролетают,
как листья, как снег…
Мы вместе - навек.
В разлуке - навек

Я поняла --
ты не хотел мне зла,
ты даже был
предельно честен где-то,
ты просто оказался из числа
людей, не выходящих из бюджета.
Не обижайся,
я ведь не в укор,
ты и такой
мне бесконечно дорог.
Хорош ты, нет ли, --
это сущий вздор.
Любить так уж любить --
без оговорок.
Я стала невесёлая…
Прости!
Пускай тебя раскаянье не гложет.
Сама себя попробую спасти,
Никто другой
спасти меня не может.
Забудь меня,
из памяти сотри.
Была -- и нет, и крест поставь
на этом!
А раны заживают изнутри.
А я ещё уеду к морю летом.
Я буду слушать, как идёт волна,
как в грохот шум её перерастает,
как, отступая, шелестит она,
как будто книгу вечности
листает.

Не помни лихом.
Не сочти виной,
что я когда-то в жизнь твою вторгалась,
и не печалься --
всё моё -- со мной.
И не сочувствуй --
я не торговалась!

Не знаю - права ли,
не знаю - честна ли,
не помню начала,
не вижу конца…
Я рада,
что не было встреч под часами,
что не целовались с тобой
у крыльца.
Я рада, что было так немо и прямо,
так просто и трудно,
так нежно и зло,
что осенью пахло
тревожно и пряно,
что дымное небо на склоны ползло.
Что сплетница сойка
до хрипу кричала,
на все побережье про нас раззвоня.
Что я ничего тебе
не обещала
и ты ничего не просил
у меня.
И это нисколько меня не печалит, -
прекрасен той первой поры неуют…
Подарков не просят
и не обещают,
подарки приносят
и отдают.

Горький пост

Переживание горя возникает в результате взаимодействия печали с другими эмоциями, а также воспоминаниями и мыслями. Пытаясь смириться с новым положением вещей, человек мысленно ходит по кругу. Пол Экман: «После периода протестующего горя обычно наступает период смиренной печали, в течение которого человек ощущает себя абсолютно беспомощным, а затем вновь возникает протестующее горе, пытающееся вернуть потерю, затем снова наступает черед печали — … волнообразно»

Что такое горе

В узком смысле — это эмоция, реакция на утрату.

Что такое утрата

Событие, которое разрушает привычный образ мира или себя, навсегда лишает чего-то очень важного. Человек стремится думать и жить, как прежде, но больше не может, это больно, боль сравнима с физической.

Что можно утратить

Значимого человека, любовь значимого человека, здоровье, способности, часть тела, роль (матери, мужа и т.д.), самоуважение, деньги, вещи, родину, работу, возможности.

Печаль

Базовая эмоция в основе горя — печаль.

Но, как пишет Пол Экман, «В состоянии горя появляется протест; в состоянии печали наблюдается больше покорности и безнадежности. Горе подразумевает попытки активного воздействия на источник потери. Печаль более пассивна».

Для себя я разграничиваю печаль и горе так: в обоих случаях есть отделение от чего-то важного, но в первом оно временное или важное не сильно важное, а во втором — уже очевидна точка невозврата. Печаль может быть до точки невозврата, или в мыслях о ней, или далеко уже после. А горе появляется, когда человек осознает, что утрата только что произошла и обратно пути нет.

Горе как состояние

В связи с этим горе можно рассматривать как процесс — горевание — который длится определенное время и служит адаптации человека к новому положению вещей, позволяет «сжиться» с утратой.

Кэррол Изард пишет, что это «стресс, который побуждает человека к восстановлению личностной автономии».

Пол Экман: «Печаль и горе могут помочь залечить рану, нанесенную тяжелой утратой, и без них страдание, вызванное такой утратой, могло бы продолжаться дольше.»

Т.е. горе — это больно, но необходимо и здорово.

Утрата привязанности

По теории английского психиатра Джона Боулби (помните эксперимент с Джоном?) прародителем всех видов
привязанности являются отношения между матерью и младенцем.

Соответственно горе взрослых можно сравнивать с т.н. «реактивным сепарационным синдромом» у детей после полугода. После разлучения с матерью поведение ребенка проходит стадии: протест (страх одиночества, гнев на мать), отчаяние (горе, отчаяние), отчуждение.

Стадия отчуждения заканчивается в лучшем случае формированием новой привязанностости, в менее удачном — формируются защитные механизмы: репрессия, изоляция аффекта, вытеснение, замещение и отрицание.

Горе у взрослых

Пол Экман: «После периода протестующего горя обычно наступает период смиренной печали, в течение которого человек ощущает себя абсолютно беспомощным, а затем вновь возникает протестующее горе, пытающееся вернуть потерю, затем снова наступает черед печали — … волнообразно».

5 стадий горевания Кюблер-Росс

Отрицание — гнев — торги — депрессия — принятие. Проживая эти стадии, человек испытывает испытывает много эмоций: страх (как я буду жить, что если я никогда не справлюсь с потерей), злость, печаль, отчаяние, вину, стыд, любовь, ревность, нежность, бессилие, надежду. Часто люди ходят по кругу «гнев — торги — депрессия»,
пока не потеряют надежду на возвращение утраченного, а затем переходят на стадию депрессии и принятия. На этих этапах возможно найти в мире то, что компенсирует полностью или частично утраченное.

Сигнальный смысл горя

Все эмоции, выражаемые мимически, имеют сигнальный смысл. Передают другим людям информацию о том, что человек страдает и его нужно поддержать, или оставить в покое. Эта функция имеет давнишний эволюционный смысл и позволяет лучше переживать горе. Пол Экман: «По-настоящему пережить горе можно лишь в присутствии других людей, разделяющих горечь утраты»,

Что делать, если рядом у кого-то горе

На этот вопрос трудно ответить однозначно. Общий смысл происходящего с ним в том, чтобы принять произошедшее и прожить весь клубок эмоций, который имеется, выплакать свои слезы. В таком случае работа горя будет проделана, а автономия восстановлена.

Наверное лучшее, что можно сделать, это быть рядом и дать понять, что вы доступны, чтобы разделить ту реакцию, которая у человека есть. Некоторые люди хотят плакать, но не могут, тогда их можно обнять и пожалеть. Некоторые люди не хотят плакать, считают, что это неуместно, и наверное лучше не навязывать своего сочувствия. Некоторые боятся, что никто не захочет с ними говорить о произошедшем и берегут чувства других, — им можно дать знать, что вы готовы поговорить.

Горе заразно

Некоторым людям приходится так тяжко в горе, что они ищут помощи у других, но легче на становится. Вы можете оказаться в ситуации, что вы выслушиваете, жалеете, а между тем сами проваливаетесь в свои непережитые травмы и уже помогать нужно вам.

Если вы не психолог и у вас нет опыта поддержки других людей и себя, важно помнить, что всегда есть возможность остановиться и признать, что больше помогать вы не в силах. Это нормально.

Профессиональная помощь

Стихи о горе

Подруга показала мне стихотворение советской поэтессы Вероники Тушновой, которое очень точно описывает состояние горя, если кому-то вдруг захочется примерить на себя. А также помогает плакать, если кому-то вдруг трудно плакать. Осторожно, очень грустно! Может задеть за непережитую утрату.

Дом мой — в сердце твоем

когда тугою петлей

Когда на сердце

ни слезы, ни стона?

Чтоб никто не увидел,

чтоб никто не заметил,

какая больная, старая

все равно что море,

все равно что пустыню,

а о нем говорят

«Вы знаете, он ее бросил…»

как лодка без весел,

как птица без крыльев,

как растенье без корня…

Знаешь ли ты, что такое горе?

Я тебе не все еще рассказала,

знаешь, как я хожу по вокзалам?

Как расписания изучаю?

Как поезда по ночам встречаю?

Как на каждом почтамте

хоть строки, хоть слова

А вот оказалось, случается.

А жизнь не кончается.

А жизнь не кончается все равно,

а люди встречаются,

в автобусах ездят,

ходят по улицам

Называют друг друга:

Говорят друг другу:

А ты мне: «Куда пойдем?»

У бездомных разве бывает дом?

III

Кто сказал, что четыре стены?

Кто придумал, что люди

на замок запираться должны?

Разве ты позабыл,

как еловые чащи темны

и какие высокие звезды

для нас зажжены?

Разве ты позабыл, как трава луговая

как лодчонку рыбачью

качает большая река,

разве ты позабыл

полыханье и треск

Неужели так страшно

если нет над тобой

Дом — четыре стены…

Ну, а если у нас их нет?

Если нету у нашего дома

ни окон, ни крыльца,

ни печной трубы,

если в доме у нас

телеграфные стонут столбы,

если в доме у нас,

громыхая, летят поезда.

Ни на что, никогда

не сменяю я этой судьбы,

в самый ласковый дом

не войду без тебя

когда ты ко мне постучал,

обнимал мои плечи,

гладил волосы мне

я к тебе приручалась с трудом,

я не знала, что ты

хлеб насущный мой,

Я не знала, что ты —

воскресение, родина, свет.

А теперь тебя нет,

и на свете приюта мне нет!

Ты не молод уже,

Ты устал, мой любимый.

А я? — хоть бы день без труда,

хоть бы час без забот…

в самый ласковый дом

без тебя не войду…

Дом мой — в сердце твоем!

Ты не думай, я смелая,

не боюсь ни обиды, ни горя,

слышишь, сердце мое дорогое?

Только б ты улыбнулся,

только б прежним собой

только б не ушибался,

как пойманный сокол не бился…

все равно что море

все равно что пустыню,

да ведь нет другой дороги

и нашла бы — так я не пойду

Изард К.Э. Психология эмоций. — СПб.: Питер, 2011.

Моуди Р. Аркэнджел Д. Жизнь после утраты. — М.: София, 2007

Экман П. Психология Эмоций. Я знаю, что ты чувствуешь. — СПб.: Питер, 2010

Остались вопросы — задайте их здесь

Понравилась статья? Напишите свое мнение в комментариях.
Подпишитесь на наш ФБ:

Дом четыре стены кто сказал

И кто-то спросил, не с заусеницей спросил, а чтобы набраться разума:

— А кого вы так именуете, Федор Иванович, в качестве первых и так далее парашютистов?

И летчик Тютчев сказал, болея:

— Первый пилот навел на азимут, а парашютисты посыпались, как зерно из мешка, кто добром, а кто и коленкой, жалея, у кого не раскрылось. А пилот плюет на парашют, имея вместо него парашютом небо, так что бери руль на себя, чтобы в нос шибанула высота, где Млечный Путь семафорит а-ля фуршет.

29. Конец

Мальчик Гоша задрал голову и посмотрел в небо.

И его друг Витя тоже задрал голову и тоже посмотрел в небо.

Тогда мы все задрали головы и посмотрели вверх, а потомственный рабочий Вахрамеев сказал, протирая очки:

— Я так считаю, что все дело в трудовом подвиге.

А секретарь райкома подумал и подтвердил неторопливо:

ВАНЬКА КАИН

1. Крыша нараспашку

У серого дома в Упраздненном переулке четыре стены и крыша нараспашку. Я задираю голову, как у парикмахера для бритья, и смотрю. Над домом клубится пар и сгущается великанами: прежде всего Ванькой Каином, затем стюардессой Марией, старым скульптором Щемиловым, смелым евреем Борькой Псевдонимом, Стеллой, профессорской дочкой.

Это все великаны.

Это наш дом в Упраздненном переулке.

Я стою с задранной головой, и я очень маленького роста, а тут сплошь великаны.

Ты, Каин, переменчивый, как морская волна, и даже хуже.

Ты, Стелла, когда-нибудь мать, а сейчас красота до испуга, до неприкасаемости.

Ты, Мария, грубая, простая, но знающая Бога и даром этим обреченная.

Профессор, выбритый, как факт, с историей России в голове и сердце, и оттого с поступками татарскими, польскими и костромскими.

Псевдоним, а также Костя Календра — рядовые беспорядка и бунта крови.

И я, чужой здесь и неприкаянный, как турок, хожу вокруг вас, великанов из серого дома.

Льется влага с балконов по вечерам, когда поливают цветы, и из-под откинутой крыши пахнет псиной и козлом, и дворник Галя принимает гостей в своей комнатушке, а коммунальная квартира звонит в милицию, требуя порядка и нравственности и сокрушая мечты о фаланстере, и тихое небо пустынно, Боже, до чего пустынно, хоть и полно ракетами, кометами, полно ожиданием звезд.

И я хожу вокруг дома, неторопливо, задумчиво хожу, потому что что же спешить, когда вечер и дело твое такое вот простое, где-то у ног, у подножия.

Я слышу и вижу, и мне становится тяжко на сердце, что это очень мрачная картина с Ванькой Каином посередине. Разве человек — не веселие Божие? Разве я, жизнерадостный, не знаю, что у каждого есть порыв и стремление к лучшему, так что в результате сплошь и рядом, сколько угодно загорается зеленый свет и дает дорогу? Знаю, еще как знаю, но дело в том, что я тут ни при чем, а при чем он, Ванька Каин, главный в тени нашей жизни, и все это его рук дело, понимаете, где собака зарыта, а отнюдь не моих.

2. Место для Каина

В городе — ни в каком — нет отечества; не обнаруживается.

Оно начинается где-то за вокзалом — и то не сразу, а понемногу, с недоверием подпуская к своим бугоркам и речкам.

Вместо него в городе у людей общество и вроде одинаковое отчество.

Тут забота не о родной земле, а о родном асфальте.

В городе родился — отгородился.

В городе-коконе, в городе-наркотике, кокаине, окаянном.

Тут и место для Каина.

3. Когда они были юными

Мария… Когда она была юной, решимость ее не знала преграды и золотилась теплой кожей и темным разлетом бровей. Она родилась на Севере, и стучали ее каблучки по деревянным тротуарам, и принесли ее каблучки в этот город, но где бы она ни шла, слышался стук каблучков по дереву Севера.

И когда был юным тот, кого не звали еще Каином, а величали князем в Упраздненном переулке, и боялись, и, однако, любили, когда тот, отдыхая с ней рядом, говорил о заветном, она слушала душой и телом.

О чем говорил он, когда еще говорил? Я не смогу рассказать ясно, нет у него пока ясности. Но кое-что я постараюсь, кое-какие мысли.

Ведь мысли запомнить нетрудно, как имена или адреса. Но очень трудно запомнить чувство, — разве помнит цветок о бутоне или плод о цветке? Или человек о детстве? Если бы помнили, то и не надо больше ничего. А тут только мысли, и потому своими словами…

…Можно стать, понимаешь, маршалом, и затянуться в мундир со всеми пуговицами и звездами, но затянуться на всю жизнь? Нет, Мария, я прорасту ветвями из-под пуговиц, — он мне жмет, как этот переулок между каналом и Пряжкой. Мне и небо мундиром со звездами, а не то что маршал…

…Разве это люди, посмотри, Мария! Это страх что такое, это страх. Это трын-трава на ветру, тянется, гнется и дохнет. А я хочу, чтобы все было, как подсолнух с синими листьями, и солнце жар-птицей, подсолнухом с желтыми, белыми листьями, и люди огромные, башнями, а то и играть не с кем и не во что.

…Такая будет моя игра, чтобы током сквозь всех и сквозь все, и не было сонных, а главное, это главное — быстро, и только так, а то все не так. А почему у них не так? Потому что играют по-мелкому, считают и рассчитывают, и отпивают молочко по глоточку, оглядываясь, и жуют, глядя в тарелку и не имея достойного замысла и сил.

А всех надо бить током, а если не выдержат, почернеют и сдохнут, то пусть, я им не нянька. Пусть гром, чтобы сразу, пока не заросло все трын-травой до непоправимости, а распустилось сразу подсолнухом с синими листьями, а сверху — солнце. И это моя дорога, но никому ни слова в жизни, чтобы не подслушали, да и тебя больше нет, потому что ты со мной, да и не со мной — слишком много молчишь, Мария.

— С тобой, — сказала Мария.

Стук каблучков по дереву — стук сердца в горле.

— С тобой, — сказала Мария.

4. Родословная моего героя

Вы думаете, этого Каина мать родила? Нет, не мать. Она сына родила, а не Каина. Родила его толстая баба, сатанина угодница, от того немца Фидлера, что клялся отравить ядом Ивана Болотникова с помощью Бога и Святого Евангелия; у того ракитова куста, что в пустом поле за лесным углом; испоила его кровью царевича Дмитрия да полынным настоем, вскормила хлебом, политым слезами, пеленала в невские туманы, баюкала звоном кандальным и стоном земли. А отцами были у Каина худые арестанты и толстые баре, юродивые с Мезени и Мазепы с Украины, матросы в кожаных куртках, юнкера безусые, кулаки с обрезами и поэты с красными образами, попы с образами и палачи с высшим образованием. Обрывал ему страх пуповину и шептал ему, неразумному, первое слово, змеиное, тихое, чтобы зажечь перед ним все ту же звезду, а полной силы не дать. Вся земля наша, вся Россия страдала им, пока выносила, так при чем здесь мать! Она сына родила, а не Каина, и тут не до смеха, не до иронии.

А где же твой Авель, земля моя теплая, глупая? А вон он летит по небу — далекий, неслышный, и смотрит большими от природы глазами на всех.

5. Молчаливый пилот

Молчаливый пилот, похожий на семафор, жил в Упраздненном переулке один, имея друга — летчика Тютчева, испытателя — в другом краю города, и, перегруженный работой и дружбой, не замечал ни Каина, ни Марии, ни Щемилова.

Его талантом было молчать, даже когда все вокруг усиленно говорили, и смотреть на людей, на землю и на небо, а что он видел и к чему готовился — неизвестно. Улыбался он редко и вдруг и всем лицом, и тогда видно было, что он молчит по собственному разумению, а не от бедности души, зная, что в начале было не слово и не дело, а было в начале молчание.

Мария выходила из машины у аэродрома, и Молчаливый пилот увидал ее в этот волнующий момент — сначала колени, потом лицо, а потом и все остальное. Она пошла, обернулась, он улыбнулся ей всей душой, а она посмотрела на его улыбку и пошла себе дальше.

Читайте также: