Бывали случаи когда в болотах находили остатки бревенчатых дорог проложенных еще древними людьми
Обновлено: 03.07.2024
Бывали случаи когда в болотах находили остатки бревенчатых дорог проложенных еще древними людьми
XIV. Разведка Метелицы
Отправляя Метелицу в разведку, Левинсон наказал ему во что бы то ни стало вернуться этой же ночью. Но деревня, куда послан был взводный, на самом деле лежала много дальше, чем предполагал Левинсон: Метелица покинул отряд около четырех часов пополудни и на совесть гнал жеребца, согнувшись над ним, как хищная птица, жестоко и весело раздувая тонкие ноздри, точно опьяненный этим бешеным бегом после пяти медлительных и скучных дней, — но до самых сумерек бежала вслед, не убывая, осенняя тайга — в шорохе трав, в холодном и грустном свете умирающего дня. Уже совсем стемнело, когда он выбрался наконец из тайги и придержал жеребца возле старого и гнилого, с провалившейся крышей омшаника, как видно давным-давно заброшенного людьми.
Он привязал лошадь и, хватаясь за рыхлые, осыпающиеся под руками, края сруба, взобрался на угол, рискуя провалиться в темную дыру, откуда омерзительно и жутко пахло осклизлым деревом и задушенными травами.
Приподнявшись на цепких полусогнутых ногах, стоял он минут десять не шелохнувшись, зорко вглядываясь и вслушиваясь в ночь, не видный на темном фоне леса и еще более похожий на хищную птицу. Перед ним лежала хмурая долина в темных стогах и рощах, зажатая двумя рядами сопок, густо черневших на фоне неласкового звездного неба.
Метелица впрыгнул в седло и выехал на дорогу. Ее черные, давно не езженные колеи едва проступали в траве.
Тонкие стволы берез тихо белели во тьме, как потушенные свечи.
Он поднялся на бугор: слева по-прежнему шла черная гряда сопок, изогнувшаяся, как хребет гигантского зверя; шумела река. Верстах в двух, должно быть возле самой реки, горел костер, — он напомнил Метелице о сиром одиночестве пастушьей жизни; дальше, пересекая дорогу, тянулись желтые, немигающие огни деревни. Линия сопок справа отворачивала в сторону, теряясь в синей мгле; в этом направлении местность сильно понижалась. Как видно, там пролегало старое речное русло; вдоль него чернел угрюмый лес.
"Болото там, не иначе", — подумал Метелица. Ему стало холодно: он был в расстегнутой солдатской фуфайке поверх гимнастерки с оторванными пуговицами, с распахнутым воротом. Он решил ехать сначала к костру. На всякий случай вынул из кобуры револьвер и сунул за пояс под фуфайку, а кобуру спрятал в сумку за седлом. Винтовки с ним не было. Теперь он походил на мужика с поля: после германской войны многие ходили так, в солдатских фуфайках.
Он был уже совсем близко от костра, — вдруг конское тревожное ржание раздалось во тьме. Жеребец рванулся и, вздрагивая могучим телом, прядая ушами, завторил страстно и жалобно. В то же мгновение у огня качнулась тень. Метелица с силой ударил плетью и взвился вместе с лошадью.
У костра, вытаращив испуганные глазенки, держась одной рукой за кнут, а другую, в болтающемся рукаве, приподняв, точно защищаясь, стоял худенький черноголовый мальчишка — в лаптях, в изорванных штанишках, в длинном, не по росту, пиджаке, обернутом вокруг тела и подпоясанном пенькой. Метелица свирепо осадил жеребца перед самым носом мальчишки, едва не задавив его, и хотел уже крикнуть ему что-то повелительное и грубое, как вдруг увидел перед собой эти испуганные глаза над болтающимся рукавом, штанишки с просвечивающими голыми коленками и этот убогий, с хозяйского плеча, пиджак, из которого так виновато и жалко смотрела тонкая и смешная детская шея.
— Чего же ты стоишь. Напужался? Ах ты воробей, воробей, — вот дурак-то тоже! — смутившись, заговорил Метелица невольно с той ласковой грубостью, с которой никогда не говорил с людьми, а только с лошадьми. Стоит — и крышка. А ежели б задавил тебя. Ах, вот дурак-то тоже! — повторил он, размягчаясь вовсе, чувствуя, как при виде этого мальчишки и всей этой убогости пробуждается в нем что-то — такое же жалкое, смешное, детское. Мальчишка от испугу едва перевел дух и опустил руку.
— А чего ж ты налетел, как бузуй? — сказал он, стараясь говорить резонно и независимо, как взрослый, но все еще робея. — Напужаиси — тут у меня кони.
— Ко-они? — насмешливо протянул Метелица. Скажите на милость! — Он уперся в бока, откинулся назад, рассматривая парнишку, прищурившись и чуть пошевеливая атласными подвижными бровями, и вдруг засмеялся так откровенно громко, на таких высоких добрых и веселых нотах, что даже сам удивился, как это выходят из него такие звуки. Парнишка смущенно, недоверчиво шмыгнул носом, но, поняв, что страшного ничего нет, а все, наоборот, выходит ужасно весело, сморщился так, что нос его вздернулся кверху, и тоже — совсем по-детски — залился озорно и тоненько. От неожиданности Метелица прыснул еще громче, и оба они, невольно подзадоривая друг друга, хохотали так несколько минут: один — раскачиваясь на седле взад и вперед, поблескивая огненными от костра зубами, а другой — упав на задницу, упершись в землю ладонями и откидываясь назад всем телом при каждом новом взрыве.
— Ну, и насмешил, хозяин! — сказал наконец Метелица, выпрастывая ногу из стремени. — Чудак ты, право. — Он соскочил на землю и протянул руку к огню. Парнишка, перестав смеяться, смотрел на него с серьезным и радостным изумлением, как будто ждал от него еще самых неожиданных чудачеств.
— И веселый же ты, дьявол, — выговорил он наконец раздельно и четко, словно подвел окончательный итог своим убеждениям.
— Я-то? — усмехнулся Метелица. — Я, брат, веселый.
— А я так напужался, — сознался парнишка. — Кони тут у меня. А я картошку пеку.
— Картошку? Это здорово. — Метелица уселся рядом, не выпуская из руки уздечки. — Где ж ты берешь ее, картошку?
— Вона, где берешь. Да тут ее гибель! — И парнишка повел руками вокруг.
— Ворую. Давай я подержу коня-то. Или жеребец у тебя. Да я, брат, не упущу, не бойся. Хороший жеребец, — сказал парнишка, опытным взглядом окинув ладную, худую, с подтянутым животом, и мускулистую фигуру жеребца. — А откуль сам?
— Ничего жеребец, — согласился Метелица. — А ты откуда?
— А вон, — кивнул мальчишка в сторону огней. Ханихеза — село наше. Сто двадцать дворов, как одна копеечка, — повторил он чьи-то чужие слова и сплюнул.
— Так. А я с Воробьевки за хребтом. Может, слыхал?
— С Воробьевки? Не, не слыхал, — далеко, видать.
— Да как сказать. Это, брат, долго рассказывать. Коней думаю у вас куповать, коней, говорят, у вас тут много. Я, брат, их люблю, коней-то, — проникновенно-хитро сказал Метелица, — сам всю жизнь пас, только чужих.
— А я, думаешь, своих? Хозяйские. Парнишка выпростал из рукава худую грязную ручонку и кнутовищем стал раскапывать золу, откуда заманчиво и ловко покатились черные картофелины.
— Может, ты ись хочешь? — спросил он. — У меня и хлеб е, ну — мало.
— Спасибо, я только что нажрался — вот! — соврал Метелица, показав по самую шею и только теперь почувствовав, как сильно ему хочется есть. Парнишка разломил картофелину, подул на нее, сунул в рот половину вместе с кожурой, повернул на языке и с аппетитом стал жевать, пошевеливая острыми ушками. Прожевав, он посмотрел на Метелицу и так же раздельно и четко, как раньше определил его веселым человеком, сказал:
— Сирота я, полгода уж как сирота. Тятьку у меня казаки вбили, а мамку изнасилили и тоже вбили, а брата тоже.
— Казаки? — встрепенулся Метелица.
— А как же? Вбили почем зря. И двор весь попалили, да не у нас одних, а дворов двенадцать, не мене, и каждый месяц наезжают, сейчас тоже человек сорок стоит. А волостное село за нами, Ракитное, так там цельный полк все лето стоит. Ох, и лютуют! Бери картошку-то.
— Как же вы так — и не бежали. Вон лес у вас какой. — Метелица даже привстал.
— Что ж лес? Век в лесу не просидишь. Да и болота там — не вылезешь — такое бучило. "Как угадал", — подумал Метелица, вспомнив свои предположения.
— Знаешь что, — сказал он, подымаясь, — попаси-ка коня моего, а я в село пешком схожу. У вас, я вижу, тут не то что купить, а и последнее отберут.
— Что ты скоро так? Сиди. — сказал пастушонок, сразу огорчившись, и тоже встал. — Одному скушно тут, пояснил он жалостным голосом, глядя на Метелицу большими просящими и влажными глазами.
— Нельзя, брат, — Метелица развел руками, — самое разведать, пока темно. Да я вернусь скоро, а жеребца спутаем. Где у них там самый главный стоит? Парнишка объяснил, как найти избу, где стоит начальник эскадрона, и как лучше пройти задами.
— А собак у вас много?
— Собак — хватает, да они не злые. Метелица, спутав жеребца и попрощавшись, двинулся по тропинке вдоль реки. Парнишка с грустью смотрел ему вслед, пока он не исчез во тьме. Через полчаса Метелица был под самым селом. Тропинка отвернула вправо, но он, по совету пастушонка, продолжал идти по скошенному лугу, пока не натолкнулся на прясло, огибавшее мужицкие огороды, — дальше пошел задами. Село уже спало; огни потухли; чуть видны были при свете звезд теплые соломенные крыши хатенок в садах, пустых и тихих; с огородов шел запах вскопанной сырой земли. Метелица, миновав два переулка, свернул в третий. Собаки провожали его неверным хриплым лаем, точно напуганные сами, но никто не вышел на улицу, не окликнул его. Чувствовалось, что здесь привыкли ко всему, привыкли и к тому, что незнакомые, чужие люди бродят по улицам, делают что хотят. Не видно было даже обычных в осеннее время, когда по деревням справляют свадьбы, шушукающихся парочек: в густой тени под плетнями никто не шептал о любви в эту осень. Руководствуясь приметами, которые дал ему пастушонок, он прошел еще несколько переулков, кружа возле церкви, и наконец уперся в крашеный забор поповского сада. (Начальник эскадрона стоял в доме попа.) Метелица заглянул внутрь, пошарил глазами, прислушался и, не найдя ничего подозрительного, бесшумно перемахнул через забор. Сад был густой и ветвистый, но листья уже опали. Метелица, сдерживая могучий трепет сердца, почти не дыша пробирался вглубь. Кусты вдруг оборвались, пересеченные аллеей, и саженях в двадцати, налево от себя, он увидел освещенное окно. Оно было открыто. Там сидели люди. Ровный мягкий свет струился по опавшей листве, и яблони, отсвеченные по краям, стояли в нем странные и золотые. "Вот оно!" — подумал Метелица, нервно дрогнув щекой и вспыхнув, и загораясь весь тем жутким, неотвратимым чувством бесстрашного отчаяния, которое толкало его обычно на самые безрассудные подвиги: еще раздумывая, нужно ли кому-нибудь, чтобы он подслушал разговор этих людей в освещенной комнате, он знал, в сущности, что не уйдет отсюда до тех пор, пока не сделает этого. Через несколько минут он стоял за яблоней под самым окном, жадно вслушиваясь и запоминая все, что творилось там. Их было четверо, они играли в карты за столом, в глубине комнаты. По правую руку сидел маленький старый попик в прилизанных волосиках и юркий на глаз, — он ловко сновал по столу худыми, маленькими ручками, неслышно перебирая карты игрушечными пальцами и стараясь заскочить глазами под каждую, так что сосед его, сидевший спиной к Метелице, принимая сдачу, просматривал ее боязно и торопливо и тотчас же прятал под стол. Лицом к Метелице сидел красивый, полный, ленивый и, как видно, добродушный офицер с трубкой в зубах, — должно быть, из-за его полноты Метелица принял его за начальника эскадрона. Однако во все последующее время он, по необъяснимым для себя причинам, интересовался больше четвертым из игравших — с лицом обрюзглым и бледным и с неподвижными ресницами, тот был в черной папахе и в бурке без погон, в которую кутался каждый раз после того, как сбрасывал карту. Вопреки тому, что ожидал услышать Метелица, они говорили о самых обыкновенных и неинтересных вещах: добрая половина разговора вертелась вокруг карт.
— Восемьдесят играю, — сказал сидевший к Метелице спиной.
— Слабо, ваше благородие, слабо, — отозвался тот, что был в черной папахе. — Сто втемную, — добавил он небрежно. Красивый и полный, прищурившись, проверил свои и, вынув трубку, поднял до ста пяти.
— Я пас, — сказал первый, отворачиваясь к попику, который держал прикуп.
— Я так и думал. — усмехнулась черная папаха.
— Разве я виноват, если карты не идут? оправдываясь, говорил первый, обращаясь за сочувствием к попику.
— По маленькой, по маленькой, — шутил попик, сожмуриваясь и посмеиваясь мелко-мелко, точно желая подчеркнуть таким мелким смешком всю незначительность игры своего собеседника. — А двести два очка уже списали-с. знаем мы вас. — И он с неискренней ласковой хитрецой погрозил пальчиком. "Вот гнида", — подумал Метелица.
— Ах, и вы пас? — переспросил попик ленивого офицера. — Пожалуйте прикуп-с, — сказал он черной папахе и, не раскрывая карт, сунул их ей. В течение минуты они с ожесточением шлепали по столу, пока черная папаха не проиграла. "А задавался, рыбий глаз", — презрительно подумал Метелица, не зная — уходить ли ему или подождать еще. Но он не смог уйти, потому что проигравший повернулся к окну, и Метелица почувствовал на себе пронзительный взгляд, застывший в страшной немигающей точности. Тем временем сидевший спиной к окну начал тасовать карты. Он делал это старательно и экономно, как молятся не очень древние старушки.
— А Нечитайлы нет, — зевая, сказал ленивый. — Как видно, с удачей. Лучше бы и я с ним пошел.
— Вдвоем? — спросила папаха, отвернувшись от окна. — Она бы сдюжила! — добавила она, скривившись.
— Васенка-то? — переспросил попик. — У-у. она бы сдюжила. Тут у нас здоровенный псаломщик был — да ведь я вам рассказывал. Ну, только Сергей Иванович не согласился б. Никогда-с. Знаете, что он мне вчера по секрету сказал? "Я, говорит, ее с собой возьму, я, говорит, на ней и жениться не побоюсь, я, говорит. " Ой! — вдруг воскликнул попик, закрывая рот ладошкой и хитро поблескивая своими умненькими глазками. — Вот память! И не хотел, да проговорился. Ну, чур, не выдавать! — И он с мнимым испугом замахал ладошками. И хотя все так же, как Метелица, видели неискренность и скрытую угодливость каждого его слова и движения, никто не сказал ему об этом, и все засмеялись. Метелица, согнувшись и пятясь боком, полез от окна. Он только свернул в поперечную аллею, как вдруг лицом к лицу столкнулся с человеком в казачьей шинели, наброшенной на одно плечо, — позади него виднелись еще двое.
— Ты что тут делаешь? — удивленно спросил этот человек, бессознательным движением придержав шинель, чуть не упавшую, когда он наткнулся на Метелицу. Взводный отпрыгнул и бросился в кусты.
— Стой! Держи его! Держи! Сюда. Эй! — закричало несколько голосов. Резкие, короткие выстрелы затрещали вслед. Метелица, путаясь в кустах и потеряв фуражку, рвался наугад, но голоса стонали, выли уже где-то впереди, и злобный собачий лай доносился с улицы.
— Вот он, держи! — крикнул кто-то, бросаясь к Метелице с вытянутой рукой. Пуля визгнула у самого уха. Метелица тоже выстрелил. Человек, бежавший на него, споткнулся и упал.
— Врешь, не поймаешь. — торжественно сказал Метелица, до самой последней минуты действительно не веривший в то, что его смогут скрутить. Но кто-то большой и грузный навалился на него сзади и подмял под себя. Метелица попытался высвободить руку, но жестокий удар по голове оглушил его. Потом его били подряд, и, даже потеряв сознание, он чувствовал на себе эти удары еще и еще. В низине, где спал отряд, было темновато и сыро, но из оранжевого прогала за Хаунихедзой глядело солнце, и день, пахнувший осенним тлением, занялся над тайгой. Дневальный, прикорнувший возле лошадей, заслышал во сне настойчивый, монотонный звук, похожий на далекую пулеметную дробь, и испуганно вскочил, схватившись за винтовку. Но это стучал дятел на старой ольхе возле реки. Дневальный выругался и, ежась от холода, кутаясь в дырявую шинель, вышел на прогалину. Никто не проснулся больше: люди спали глухим, безликим и безнадежным сном, каким спят голодные, измученные люди, которым ничего не сулит новый день. "А взводного нет все. нажрался, видать, и дрыхнет где в избе, а тут не евши сиди", — подумал дневальный. Обычно он не меньше других восхищался и гордился Метелицей, но теперь ему казалось, что Метелица довольно подлый человек и напрасно его сделали взводным командиром. Дневальному сразу не захотелось страдать тут, в тайге, когда другие, вроде Метелицы, наслаждаются всеми земными радостями, но он не решался потревожить Левинсона без достаточных оснований и разбудил Бакланова.
— Что. Не приехал. — завозился Бакланов, тараща спросонья ничего не понимающие глаза. — Как не приехал?! — закричал он вдруг, все еще не придя в себя, но поняв уже, о чем идет речь, и испугавшись этого. — Нет, да ты, братец, оставь, не может этого быть. Ах, да! Ну, буди Левинсона. — Он вскочил, быстрым движением перетянул ремень, собрав к переносью заспанные брови, сразу весь отвердел и замкнулся. Левинсон, как ни крепко он спал, услышав свою фамилию, тотчас же открыл глаза и сел. Взглянув на дневального и Бакланова, он понял, что Метелица не приехал и что уже давно пора выступать. В первую минуту он почувствовал себя настолько усталым и разбитым, что ему захотелось зарыться с головой в шинель и снова заснуть, забыв о Метелице и о своих недугах. Но в ту же минуту он стоял на коленях и, свертывая скатку, отвечал сухим и безразличным тоном на тревожные расспросы Бакланова.
— Ну и что ж такого? Я так и думал. Конечно, мы встретим его по дороге.
— А если не встретим?
— Если не встретим. Слушай, нет ли у тебя запасного шнурка на скатку?
— Вставай, вставай, кобылка! Даешь деревню! кричал дневальный, ногами расталкивая спящих. Из травы подымались всклокоченные партизанские головы, и вдогонку дневальному летели первые, недоделанные спросонья матюки, — в хорошее время Дубов называл такие "утренниками".
— Злые все, — задумчиво сказал Бакланов. — Жрать хотят.
— А ты? — спросил Левинсон.
— Что — я. Обо мне разговору нет. — Бакланов насупился. — Как ты, так и я — точно не знаешь.
— Нет, я знаю, — сказал Левинсон с таким мягким и кротким выражением, что Бакланов впервые внимательно присмотрелся к нему.
— А ты, брат, похудел, — сказал он с неожиданной жалостью. — Одна борода осталась. Я бы на твоем месте.
— Идем-ка лучше умываться, — прервал его Левинсон, виновато и хмуро улыбнувшись. Они прошли к реке. Бакланов снял обе рубахи и стал полоскаться. Видно было, что он не боялся холодной воды. Тело у него было крепкое, плотное, смуглое, точно литое, а голова круглая и добрая, как у ребенка, и мыл он ее тоже каким-то наивным ребячьим движением — поливал из ладони и растирал одной рукой. "О чем-то я много говорил вчера и что-то обещал, и как-то неладно теперь", — подумал вдруг Левинсон, смутно и с неприязнью вспомнив вчерашний разговор с Мечиком и свои мысли, связанные с этим разговором. Не то чтобы они показались ему неправильными теперь, то есть не выражавшими того, что происходило в нем на самом деле, — нет, он чувствовал, что это были довольно правильные, умные, интересные мысли, и все-таки он испытывал теперь смутное недовольство, вспоминая их. "Да, я обещал ему другую лошадь. Но разве в этом может быть что-нибудь неладное? Нет, я поступил бы так и сегодня, — значит, тут все в порядке. Так в чем же дело. А дело в том. "
— Что ж ты не умываешься? — спросил Бакланов, кончив полоскаться и докрасна растираясь грязным полотенцем. — Холодная вода. Хорошо! ". А дело в том, что я болен и с каждым днем все хуже владею собой", — подумал Левинсон, спускаясь к воде. Умывшись, перепоясавшись и ощутив на бедре привычную тяжесть маузера, он почувствовал себя все-таки отдохнувшим за ночь. "Что случилось с Метелицей?" Эта мысль теперь целиком овладела им. Левинсон никак не мог представить себе Метелицу не двигающимся и вообще не живущим. Он всегда испытывал к этому человеку смутное влечение и не раз замечал, что ему приятно бывает ехать рядом с ним, разговаривать или даже просто смотреть на него. Метелица нравился ему не за какие-либо выдающиеся общественно-полезные качества, которых у него было не так уж много и которые в гораздо большей степени были свойственны самому Левинсону, а Метелица нравился ему за ту необыкновенную физическую цепкость, животную, жизненную силу, которая била в нем неиссякаемым ключом и которой самому Левинсону так не хватало. Когда он видел перед собой его быструю, всегда готовую к действию фигуру или знал, что Метелица находится где-то тут, рядом, он невольно забывал о собственной физической слабости, и ему казалось, что он может быть таким же крепким и неутомимым, как Метелица. Втайне он даже гордился тем, что управляет таким человеком. Мысль о том, что Метелица мог попасть в руки врага несмотря на то, что сам Левинсон все больше укреплялся в ней, — плохо прививалась людям. Каждый истомившийся партизан старательно и боязливо гнал ее от себя, как самую последнюю мысль, сулившую одни несчастья и страданья, а потому, очевидно, совершенно невозможную. Наоборот, предположение дневального, что взводный "нажрался и дрыхнет где-то в избе" — как ни непохоже это было на быстрого и исполнительного Метелицу, — все больше собирало сторонников. Многие открыто роптали на "подлость и несознание" Метелицы и надоедали Левинсону с требованием немедленно выступить ему навстречу. И когда Левинсон, с особой тщательностью выполнив все будничные дела, в частности переменив Мечику лошадь, отдал наконец приказ выступать, — в отряде наступило такое ликование, точно с этим приказом на самом деле кончились всякие беды и мытарства. Они проехали час и другой, а взводный с лихим и смолистым чубом все не показывался на тропе. Они проехали еще столько же, а взводного все не было. И уже не только Левинсон, но даже самые отъявленные завистники и хулители Метелицы стали сомневаться в счастливом исходе его поездки. К таежной опушке отряд подходил в суровом и значительном молчании.
СБОРНИК ТВОРЧЕСКИХ ЗАДАЧ ПО БИОЛОГИИ, ЛИТЕРАТУРЕ И ТРИЗ
учебно-методическое пособие по биологии (7 класс) по теме
Роль бактерий в жизни человека велика. Находясь все в том же кишечнике, бактерии расщепляют непереваримые в желудке остатки пищи на органические и неорганические соединения. В процессе извлекаются аминокислоты и некоторые витамины, которые тут же всасываются в кровь.
Внимательно изучите материал учебника стр. 11- 17, материал, предложенный выше и решите задачу: «Микробы и рахит».
Могут ли научные открытия бить по здоровью людей? Оказывается — да! Узнав о существовании микробов, образованные люди стали принимать слишком суровые меры по их уничтожению. Вот цитата из книги К. Лоренца: «Моя мать принадлежала к поколению, которое только что открыло для себя микробов. Тогда в зажиточных семьях большинство детей болело рахитом, потому что…»
Почему дети из богатых семей гораздо чаще, чем дети бедняков, болели рахитом?
Внимательно изучите материал, предложенный выше и решите биологическую задачу:
пароход шел с грузом
из Египта в Англию.
В плохо проветриваемых трюмах влажный хлопок стал постепенно нагреваться, а затем воспламенился. На пароходе возник пожар. Объясните причину самовозгорания хлопка.
1. Составьте мини проект на тему:
«Если б не было бактерий».
в которые входит
плесень. Раньше биологи считали грибы растениями, сейчас они признали, что грибы сильно от них отличаются. К примеру, грибы не вырабатывают для себя питательные вещества за счет фотосинтеза, как почти все растения. Они могут расти в темноте. Их плодовое тело выделяет пищеварительные ферменты, превращающие органические материалы в питательные вещества, которые они всасывают. Такой уникальный пищеварительный процесс отличает грибы от животных. Поэтому грибы не относятся ни к растениям, ни к животным. Сегодня биологи классифицируют их в отдельную группу – царство грибов.
Почему дикие грибы в основном растут в прохладных, влажных и затененных лесистых местах? Предложите способы использования этой способности грибов для пользы человека. Используйте приемы ТРИЗ.
В старые - стародавние времена царь Горох воевал с грибами.
Гриб боровик, над грибами полковник, под дубочком сидючи, на все грибы глядючи, стал приказывать:
Приходите вы, белянки, ко мне на войну!
Отказалися белянки:
Мы — столбовые дворянки! Не пойдем на войну!
Приходите, вы, рыжики, ко мне на войну!
Отказались рыжики:
Мы — богаты мужики! Не пойдем на войну!
Приходите вы, волнушки, ко мне на войну!
Отказалися волнушки:
Мы, волнушки, — старушки! Не пойдем на войну! —
Приходите вы, опенки, ко мне на войну! —
Отказалися опенки:
У нас ноги очень тонки! Не пойдем на войну!
Приходите, грузди, ко мне на войну! —
Мы, грузди, — ребятушки дружны! Пойдем на войну!
Какие особенности грибов вы узнали из старой сказки?
Изучите текст учебника стр. 20 – 27, найдите определения биологическим терминам:
Известно, что у многих грибников есть свои заветные места, куда они приходят из года в год и где собирают грибы. Как вы считаете, можно ли собирать грибы много лет на одном месте?
____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
«Рост грибов ». Часто на суходольных лугах встречаются луговые опенки, образующие круги – как бы хоровод. Люди в страхе и трепете смотрели на грибные круги, приписывая их появление "нечистой силе”, называли их "ведьмины кольца”. Ведь в середине круга даже трава не растет, как бы вытоптана. Утверждали также, что грибные круги показывают места захоронения заколдованных кладов. Объясните, с чем связаны эти факты? (мозговой штурм).
Опятам свойственна одна особенность, которую следует знать, — сильно заселенные ими пни в темноте светятся. Постарайтесь хоть однажды ночью подойти к пню с массой опят, и перед вами предстанет прекрасное видение: как будто вдалеке стоит старинная крепость, сияющая множеством неярких мерцающих огней. Эта картина запомнится вам на всю жизнь!
Известно, что шляпочные грибы растут около определенных видов деревьев. Белые грибы – около берез, рыжики в сосновых и еловых лесах, подосиновики около осин. Проблема: с чем связано такое “доброжелательное соседство” грибов и деревьев. ( «Мозговой штурм»)
Самый удивительный гриб планеты носит, можно сказать, поэтическое название «плазмодий», проживает он и у нас, в России, в средней полосе. Плазмодий умеет ходить! Перемещается, конечно, медленней улитки, но за несколько дней может взобраться на пень и притаиться на нем. Живет он буквально у нас под ногами, но сразу его не заметишь, он чем-то напоминает медузу, такая же студенистая масса, такое же полупрозрачное слизистое тело грибов-миксомицетов. По лесу ходит, перекатываясь-переваливаясь с боку на бок.
Нарисуйте в квадрате грибы, которые Вы чаще всего собираете в лесу:
1. Напишите рассказ от имени одного из грибов. Представьте себя, например, груздем. Что мог бы груздь рассказать о себе, что он мог бы сказать или посоветовать людям.
2. Согласны ли вы с мыслью, что всякий гриб чем-нибудь полезен? Нарисуйте рисунок о том, какую пользу приносят грибы людям и разным обитателям леса.
Тема: Подцарство низшие растения.
Группа отделов Водоросли.
«Водоросли на снегу»
Однажды, это было в 1818 году, капитан Джон Росс проплывал на корабле вблизи скалистых берегов Гренландии. Белый снег ослепительно искрился на солнце. И вдруг в одном из ущелий между прибрежными скалами все увидели удивительное зрелище: снег был ярко-красным. Полоска красного цвета тянулась на несколько десятков метров.
Зрелище было настолько потрясающим, что Д. Росс назвал это место Кармазиновой Скалой. Как Вы думаете, почему у берегов Гренландии снег окрашен в ярко-красный цвет?
Долгое время свечение моря в тёмное время суток было одной из самых загадочных морских тайн для учёных. Оказалось, что оно вызвано люминесцентными свойствами некоторых морских организмов. В Чёрном море, например, иногда светящемся в осеннее время, таким организмом является водоросль под названием ночесветка.
Тема: Подцарство высшие растения. Отдел моховидные.
Внимательно прочитайте стихотворение В. Рождественского «Мох»:
Меж клюквы и морошки
Среди лесных болот
На кочке мох без ножки
Куда ни глянь растет.
Он снизу – беловатый.
Коль нужно будет ваты ,
Нарви его скорей.
На кустиках поляны,
Подсушен в летний зной,
Он партизанам раны
Лечил в глуши лесной.
Как вы считаете: выражения – «без ножки», «снизу беловатый», «лечил» - это выдумка поэта или эти строки имеют биологический смысл и научное объяснение». Ответ аргументируйте.
«Мох – верная примета…»
У северных народов есть примета: если ты заблудился в лесу, то можно определить стороны света с помощью мха, растущего на деревьях — он растет с северной стороны.
Почему мох растет именно с северной стороны деревьев?
Необычные сферы применения мхов .
- В Финляндии во время голода торфяной мох использовался для приготовления хлеба.
- В Мексике мох используется в качестве
- Во время Второй мировой войны мох сфагнум накладывали на ранения солдат в качестве первой медицинской помощи.
- Некоторые разновидности мхов семейства сфагнум используются для приготовления шотландского виски.
Предложите способы использования мхов?
«Сохранность древних находок»
Бывали случаи, когда в болотах находили остатки бревенчатых дорог, проложенных еще древними людьми, останки доисторических людей, средневековых рыцарей в доспехах.
Как можно объяснить сохранность этих и других находок?
Мох колыхался под ногами, как пружинный матрас. Видно было, как подо мхом кругами расходились волны. Раскачивались кривые и хилые сосенки.
Когда-то тут было озеро.
Оно и сейчас было тут, только сверху его затянуло мхом. Во мху там и тут дыры — «окна». И вода в этих окнах как чёрное стекло. Подойти к окну трудно: моховая дернина прогибается и тонет…
Я лёг на живот, растопырил широко руки и ноги — и пополз. Дополз до «окна», надел на лицо маску, вдохнул через трубку воздух и, как тюлень в прорубь, скользнул в окно вниз головой. День сразу сменился ночью. Я опускался в глубину, и светлое окно надо мной становилось всё меньше.
Вот и дно, вязкое и холодное. Я по пояс утонул в нём, а под ногами всё ещё была какая-то жидкая каша.
Высоко над головой — чёрный моховой потолок с голубыми дырами. В каждую дыру врывается свет и, как голубой столб, упирается в дно. И кажется, что вся чёрная моховая крыша держится на этих голубых столбах.
На одном вдохе долго под водой не просидишь. Я рванулся вверх и угодил в соседнее окно. Это было даже не окно, а скорее форточка: только-только просунуть плечи и голову. Я протиснулся в неё, и лягушки, сидевшие вокруг форточки, в ужасе запрыгали в сторону от воды.
Жутко было торчать в моховой дыре, свесив ноги в чёрную глубину. Но уж очень заманчив был этот чёрный мир на голубых столбах, мир умирающего озера. …..
Определите стиль и тип речи. Назовите средства выразительности, которые использует автор для передачи своих чувств.
Что нового вы узнали о мхах? Какую информацию о мхах вы могли бы использовать в задачах ТРИЗ?
Тема: Отдел папоротниковидные.
«Тайна Цветка папоротника»
Как-то, будучи уже постарше, со мной был случай.
Тайга. Жаркий солнечный день. Вышел на поляну, поросшую папоротником.
Зачарованно засмотрелся на гущу древних растений, словно попал в другой мир.
Впечатление было такое, что кто-то специально оформил эту красоту.
Центр поляны возвышался, растения вымахали в половину человеческого роста.
Ближе к краю поляны они плавно переходили в более низкие заросли, - по колено.
Помня впечатления детства, и предупреждения стариков, улыбнулся, -
Ну, что может случиться с взрослым парнем. Сказки всё это.
Любопытство потянуло в центр поляны.
Пролезая вглубь, ощутил чувство вины, как кто-то подсказывал, - не ломай, то что не тобой сотворено…
Долго рассматривал листья папоротников, они были разные, более взрослые растения отличались формой и цветом листа. Молодые растения менее пахли, чем взрослые…
Но, это нельзя назвать запахом, это скорее…(трудно найти определение)… дух что - ли.
Вся поляна, казалось, была наполнена духом, смесью папоротника с духами леса.
Это особый запах - древний, тяжелый, тревожно дурманящий…
После нескольких минут исследований, пребывания на поляне, по спине заструились ручейки пота. Появилась непонятная истома, вялость в движениях, в глазах легкая дымка, как в жаркую погоду наблюдается марево, и окружающий мир как будь-то плывет, окружающее теряет резкость.
Голова слегка кружится, тяжелеет, хочется уйти в сон, прилечь, отдохнуть.
Рюкзак - под ноги (так путники снимают усталость ног), расслабился, и уснул под листьями папоротника, на краю поляны.
Сколько спал - непонятно. Солнце ещё не садилось.
Усталости не было, вернее о ней и мысли не было, как и бодрости после сна, - её тоже не было, не ощутил.
А, наоборот: Голова - несвежая, окутана каким-то отягощающим туманом.
Расплывчатость сознания…
Голубая дымка, окружала кусты, деревья, сквозь которую проглядывали мягкие лучи солнца… Интереса ни к чему нет, только к центру света…
Но, невольно опускаешь голову, - не хочется смотреть на марево из солнечных лучей, кружится голова…
Неприятное полупьяное состояние, ноги ватные, ощущение замкнутости в себе, неосознанная какая-то дымчатая задумчивость.
Невозможно сосредоточиться ни на чём, ни на том что делаешь, куда идёшь, до простого понятия - зачем…
Тянет вбок, уйти в тень от размытого источника света, углубится в тень чащи…
Толи инстинкт самосохранения, толи какая-то неведомая сила воздействуя на вялое сознание, уводит тебя все дальше и дальше…от поляны.
Опустив голову, ни о чем не думая (осознаёшь, что движешься) без ощущения усталости (ощущений вообще никаких нет), идёшь, как во сне…без времени …из одного марева в другое… а, впереди тебя, как в тумане деревья, деревья, заросли, буреломы,…и каким-то чудом ты обходишь их только одним боком… почему-то левым.
Тропы или что-то напоминающее … нет…, есть пространство, в котором ты передвигаешься…
Иногда, поднимая голову, осознаёшь, что есть только узкий сектор пространства впереди, остальное – подразумевается…
Сергей Атмож
Что вы узнали о папоротнике из рассказа? Как появляются легенды о папоротнике?
Тема: Отдел голосеменные растения.
« Дом для лесника».
Леснику предложили выбрать себе участок для постройки дома.
Какой участок порекомендовали бы вы ему выбрать: в еловом лесу или в сосновом бору?
Бывали случаи когда в болотах находили остатки бревенчатых дорог проложенных еще древними людьми
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 276 678
- КНИГИ 652 015
- СЕРИИ 24 904
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 610 002
Мысль не покидать родного города появилась у Митрофана Ильича Корецкого неожиданно для него самого.
Последние дни были так полны горестных забот, что некогда было думать о личной судьбе. В городском отделении Госбанка спешно делали последние подсчеты, инвентаризировали, упаковывали ценности, приводили в порядок текущие архивы и во всех печах жгли вперемешку с торфом старые бумаги, которые не стоило брать с собой. Все «дела», в том числе и текущие, были уже уложены. Днем, когда отделение работало, нужные папки вынимали, а на ночь складывали обратно так, чтобы, в случае чего, оставалось только завязать мешки, забить ящики, засургучить и грузить в машины.
Хлопот в эти дни у служащих было много. Но это не была та живая, даже веселая страда, какая обычно наступала в конце операционного года, когда подводили баланс. Работали молча, без страстных пререканий, без шуток в свободную минуту. Эта сосредоточенная суета напоминала почему-то Митрофану Ильичу ту, что царила в его домике в последние минуты перед выносом тела его покойной жены.
Митрофан Ильич был внешне спокоен. Трудился он с обычной сноровкой и деловитостью, но сослуживцы примечали, что с ним творится что-то неладное. Педантичная чистоплотность старшего кассира с давних пор служила предметом добродушного подтрунивания. Шутники утверждали, что он, должно быть, так и родился в накрахмаленном воротничке, с аккуратно подстриженными усиками, с четким пробором, с апельсиновым румянцем на тщательно выбритых щеках. И действительно, даже самые старые ветераны не помнили его иным. А тут он как-то сразу сдал, перестал бриться, забывал причесываться, ходил вовсе без воротничка, в мятом, выпачканном мелом пиджаке и у всех на глазах из подтянутого человека неопределенных лет превратился вдруг в неряшливого, рассеянного старика. Проводив на восток дочь с внуком, он перестал ходить домой даже на ночь и спал на письменном столе, подложив под голову пухлую папку со старыми делами и прикрыв ноги развернутым листом городской газеты. Впрочем, сотрудники, из числа тех, кто находился на казарменном положении, видели, как неспокоен сон старшего кассира. Он кряхтел, вздыхал, охал, точно от боли, ворочался с боку на бок и все что-то шептал. С лица его и ночью не сходило недоуменное выражение.
Иногда кто-нибудь, пожалев старика, начинал рассказывать ему все одну и ту же ободряющую новость. В город прибыла часть полковника Теплова. Начфин этой части, открывавший в банке текущий счет, намекал по секрету, что у них хватит и пушек и танков и что врага они к городу никоим образом не подпустят. Митрофан Ильич рассеянно смотрел на говорившего, и трудно было понять, слушает он или нет.
Под утро, измаявшись от бессонницы, он сползал со, своего жесткого ложа, неверным шагом, задевая за стулья и стукаясь об углы столов, проходил через анфиладу банковских комнат, выбирался на балкон и, прислонившись спиной к стене, так и стоял до зари, тревожно посматривая на запад. Далеко за городом, погруженным во тьму, по небу, где еще не угасли слоистые перламутровые полосы заката, вспыхивали багровые отсветы далеких разрывов. Губы старика, взятые в скобки двумя глубокими горькими складками, шептали:
— Что же это? Как же так? Что же будет?
Банковские комсомольцы — дежурные противовоздушной обороны — с участием посматривали на старика. Кто-нибудь выносил на балкон табуретку, предлагал присесть. Митрофан Ильич рассеянно благодарил и продолжал стоять рядом с табуреткой…
Днем и ночью через площадь, мимо отделения банка, громыхали пыльные грузовики, нагруженные ящиками, тюками, мебелью. Тянулись усталые люди с мешками, с узлами, с молчаливыми детьми на руках. Все это двигалось к станции. И милиционер на перекрестке, раньше ловко, как капельмейстер, управлявший с помощью белого жезла двусторонним движением, теперь стоял, как монумент, в полной неподвижности, пропуская два потока машин, двигавшихся в одном направлении. Один за другим закрывали в банке свои счета уезжавшие на восток заводы, институты, учреждения. Появлялась новая клиентура — воинские части, госпитали. Отделение банка должно было работать до полной эвакуации города.
Днем среди массы срочных дел, связанных с отъездом старых клиентов, Митрофан Ильич точно, но как-то автоматически выполнял свои обязанности: щелкал арифмометром, с изяществом и быстротой фокусника пересчитывал пачки денег, аккуратно выводил на счетах свою подпись с затейливым росчерком. Но иногда в разгаре работы он впадал в такую задумчивость, что не слышал ни сирен, объявлявших воздушную тревогу, ни дробного боя зениток. Массивное здание вздрагивало от разрывов, чернильницы подскакивали и плескали, люстра под потолком начинала раскачиваться, а старый кассир сидел за своим столом над раскрытой приходо-расходной книгой, уставив рассеянный взгляд в распахнутое окно, на площадь, обезлюдевшую, точно перед грозой.
Начальник отделения банка Чередников наказал комсомольцам из бухгалтерии опекать старшего кассира. Теперь с объявлением воздушной тревоги они насильно уводили старика во двор и заставляли спускаться в зигзагообразную земляную траншею, черной молнией рассекавшую клумбы скверика на банковском дворе.
— Подумать только, как быстро может сдать человек! — удивлялись сослуживцы, глядя на Митрофана Ильича.
Так, в тоскливом ожидании чего-то невероятного, настолько страшного, что трудно было даже представить, прожил Митрофан Ильич до той самой ночи, когда был получен приказ окончательно свернуть дела и как можно быстрее двигаться на восток. Последние автомобили уже нагружались во дворе банковским имуществом, когда Чередников — высокий сухой старик в полувоенной гимнастерке, с пустым рукавом, аккуратно заправленным за пояс, — натолкнулся на Митрофана Ильича, бесцельно бродившего по опустевшим комнатам, гудевшим и дрожавшим от близкой канонады.
— Митрофан, ты что здесь делаешь? — спросил он.
— Где твои вещи? Ты же что-нибудь берешь с собой? Не на рыбалку едем! Кто знает, сколько пространствовать придется.
Даже сейчас, в грустной суете последнего эвакуационного часа, управляющий не потерял своей обычной деловитой напористости.
— Вещи? Какие? Зачем вещи? — точно сквозь сон переспросил Митрофан Ильич. — Ах да, мои вещи… У меня нет вещей… Зачем? Теперь все равно. Пускай…
— Ты с ума сошел! У тебя ж даже смены белья не будет. Кто тебя снабдит? У страны и так обе руки войной заняты. — Чередников посмотрел на свои серебряные часы-луковицу, знаменитые часы, которые, как все в банке знали, управляющий когда-то получил за храбрость из рук самого Василия Ивановича Чапаева. — Вот что: у тебя час времени, сию же минуту — аллюром три креста марш, марш домой! Уложишь самое необходимое — и сюда! Учти: не с бреднем на реку идем — что нужно, все захватывай. Учти: в десять трогаемся… Ну, ступай!
Митрофан Ильич покорно двинулся к выходу. Постепенно он шел все быстрее и быстрее, будто приходил в себя после долгого забытья, шел и с удивлением осматривался по сторонам, как бы не узнавая улиц, по которым одним и тем же маршрутом из дома на службу и со службы домой ходил ежедневно вот уже около тридцати лет.
Читайте также: