Через щели в полу заходили собаки
Обновлено: 26.04.2024
ЛитЛайф
— Пиши о чем-нибудь серьезном. О налоговой системе. О ливанском кризисе. О преследовании христиан-баптистов… Зачем ты написал про дочку? И тем более — про собаку? Может, завтра и про таракана напишешь.
Люди всю жизнь читали передовые статьи. Они привыкли. Им хочется получать ценные руководящие указания. Им без этого неуютно.
Политикой у нас занимается Гальперин. Нравственными вопросами — Рыскин. Руководящие указания дает Борис Меттер. Да и то неохотно…
Что же это за колонки такие? Во имя чего существуют?
Колонки редактора появились не от хорошей жизни. Необходимо было что-то доказывать уважаемой публике. О чем-то просить. Освещать какие-то подробности редакционного быта. Короче — быть посредником между читателями и газетой.
Постепенно отношения с читателями наладились. А колонки, тем не менее, сохранились. Речь в них шла о чем угодно. В том числе и о моей собаке. Точнее, о ее самочувствии в эмиграции. Разве это не интересно.
В старой русской журналистике бытовало понятие — фельетон. Причем отнюдь не в теперешнем его значении.
Нынешний фельетон — это сатирическая корреспонденция. По идее — смешная, бичующая всевозможные недостатки.
Старинный фельетон был иным. Это было короткое сочинение на вольную тему. Иногда веселое, иногда печальное. Как говорится — взгляд и нечто… Речь без повода… Случайный разговор на остановке…
Встречаются утром два человека:
— А у меня, брат, произошла такая история…
Потом неожиданно задумываешься:
«А вдруг самое главное было произнесено утром? В этом случайном разговоре на троллейбусной остановке? В грохоте нью-йоркского метро. »
Возможно, чересчур серьезные люди будут разочарованы. Им я могу рекомендовать для чтения «Большую советскую энциклопедию»…
А нормальным людям мне хочется сказать:
— Здравствуйте. Как поживаете. У меня произошла такая история…
И следующую колонку я принципиально напишу о тараканах в эмиграции!
В АМЕРИКЕ НАС ПОРАЗИЛО МНОГОЕ…В Америке нас поразило многое. Супермаркеты, негры, копировальные машины, улыбающиеся почтовые работники… Чему-то радуемся, чему-то ужасаемся. Ругаем инфляцию, нью-йоркский климат, грязь в метро, чернокожих подростков с транзисторами…
И, конечно же, достается от нас тараканам. Эти усатые насекомые занимают среди язв капитализма весьма достойное место.
Вообразите себе шкалу негативных эмоций. На этой шкале тараканы располагаются, я думаю, между преступностью и бумажными спичками. Чуть пониже безработицы. И чуть повыше марихуаны…
Кто скажет, что мы выросли неженками? Дома было всякое. Дома было хамство и лицемерие. Консервы «Завтрак туриста» и ботинки «Скороход». КГБ и цензура. Коммунальные жилища и очереди за мылом.
А вот тараканов не было. Я их что-то не припомню. Хотя жить приходилось в самых разных условиях.
Однажды я снял комнату во Пскове. Ко мне через щели в полу заходили бездомные собаки. А тараканов, повторяю, не было.
Может, я их просто не замечал? Может, их заслоняли более крупные хищники? Не знаю…
Короче, приехали мы, осмотрелись. И поднялся ужасный крик:
— Нет спасения от тараканов! Так и лезут из всех щелей! Ох, уж эта Америка! А еще — цивилизованная страна!
Начались бои с применением химического оружия. Заливаем комнаты всякой ядовитой дрянью.
Вроде бы и зверя нет страшнее таракана! Совсем разочаровал нас проклятый капитализм!
Закрыть Как отключить рекламу?А между тем — кто видел здесь хотя бы одно червивое яблоко? Хотя бы одну подгнившую картофелину? Не говоря уже о старых большевиках…
И вообще, чем провинились тараканы? Может, таракан вас когда-нибудь укусил? Или оскорбил ваше национальное достоинство? Ведь нет же…
Таракан безобиден и по-своему элегантен. В нем есть стремительная пластика маленького гоночного автомобиля.
Таракан не в пример комару — молчалив. Кто слышал, чтобы таракан повысил голос?
Таракан знает свое место и редко покидает кухню.
Таракан не пахнет. Наоборот, борцы с тараканами оскверняют жилища гнусным запахом химикатов…
Мне кажется, всего этого достаточно, чтобы примириться с тараканами. Полюбить — это уже слишком. Но примириться, я думаю, можно!
Я, например, мирюсь.
И, как говорится, — надеюсь, что это взаимно!
УГРОЖАЕТ ЛИ НАМ ТЕРМОЯДЕРНАЯ ВОЙНА…Угрожает ли нам термоядерная война? Эта тема живо интересует любого психически вменяемого человека.
В «Новом русском слове» опубликована (29 августа) заметка Юрия Мейера. Она называется «Люди, способные вызвать апокалипсис».
Мейер исследует документы советской прессы. В частности, статью маршала Огаркова. (Июньский номер журнала «Коммунист».)
Статья Огаркова действительно производит жуткое впечатление. Маршал говорит, что большевики способны нанести Америке превентивный термоядерный удар.
По его мнению, такая война не означает гибели человечества. Огарков думает, что в этой войне можно победить.
Далее Мейер успокаивает читателя. Говорит, что Огарков не всесилен. Что у него есть влиятельный, оппонент. А именно — министр оборины Устинов. На заявление Огаркова министр реагировал в «Правде». Написал, что термоядерная война повлечет за собой колоссальные жертвы. Что контролировать ее ход — невозможно. Что победителей не будет…
Короче, выказал некоторую долю здравого смысла.
Сопоставляя эти документы, Мейер делает выводы о кремлевском разброде. О разногласиях между коммунистическими лидерами.
Выводы эти смешны и наивны.
Юрий Мейер, как говорится, попался на удочку. Устинов и Огарков разыграли совершенно банальный трюк. Использовали прием, давно разработанный госбезопасностью.
Допустим, вы находитесь у следователя КГБ. Следователь кричит и топает ногами. Называет вас агентом ФБР. Угрожает вам тюрьмой и мордобоем.
Вдруг отворяется дверь. В помещение заходит еще один работник КГБ. Как правило, более высокого ранга. Заходит и тихо говорит первому следователю:
— Нехорошо, товарищ Сидоров! Времена Ежова прошли. Зачем же вы топаете ногами?! Товарищ Довлатов уже готов чистосердечно все рассказать…
По идее, слушая это, вы должны рассуждать так:
— Первый следователь — негодяй. А второй — либерал. Надо держаться поближе ко второму. А то ведь и по физиономии схлопотать недолго…
На эту удочку попадаются только дураки. Оба работника КГБ действуют согласованно. В расчете на твою пугливость, глупость, доверчивость.
Советские лидеры единодушны, как волки, преследующие жертву. Их мнимые разногласия — дешевый спектакль. «Коммунист» и «Правда» топчутся возле одной лохани. Получают указания в одном и том же месте. Ловко жонглируют для виду кнутами и пряниками…
Нам бы, гражданам свободного мира, хоть каплю этого единодушия!
ИНТЕЛЛИГЕНТАМИ СЕБЯ НАЗЫВАЮТ ВСЕ…Интеллигентами себя называют все. Человек порой готов сознаться в тягчайших грехах. Он готов признать себя неаккуратным, злым, ленивым, черствым и жестоким. Он даже готов признать себя неумным.
Но где вы слышали, чтобы кто-то заявил:
— Я — человек неинтеллигентный!
В лагере особого режима карманник Чалый повторял:
— Я — интеллигентный вор. Мокрыми делами не занимаюсь…
В Канавине, где я снимал жилье на лето, хозяин дома уважительно твердил:
— Серега у нас — интеллигент. Политуры и одеколона не употребляет. А только — белое, красное и пиво…
Следователь эстонского КГБ товарищ Зверев говорил мне:
— Вы должны нам помочь. Вы же интеллигентный человек. Вот карандаш и бумага…
Короче, все интеллигенты. И царит в этом деле невероятная путаница.
Интеллигентность путают с культурой. С эрудицией. С высшим образованием или хорошими манерами. Даже с еврейским происхождением:
Через щели в полу заходили собаки
/40x40/d41d/userpic.jpg" alt="Временный профиль" width="100%" height="100%" />
Больше цитат
HenryChinaski HenryChinaski разместила в цитатах— Ты уверен, что это жилая комната?
— Было время — сомневался. Я здесь порядок навел. Посмотрела бы, что раньше творилось.
— Крыша дырявая.
— В хорошую погоду это незаметно. А дождей вроде бы не предвидится.
— И щели в полу.
— Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные собаки.
— Щели так и не заделаны.
— Зато я приручил собак…
Через щели в полу заходили собаки
Возвышение и гибель «Нового американца»
(Вместо предисловия)Эти заметки напоминают речь у собственного гроба. Вы только представьте себе — ясный зимний день, разверстая могила. В изголовье — белые цветы. Кругом скорбные лица друзей и родственников. В бледном декабрьском небе тают звуки похоронного марша…
И тут — поднимаетесь вы, смертельно бледный, нарядный, красивый, усыпанный лепестками гладиолусов.
Заглушая испуганные крики толпы, вы произносите:
— Одну минуточку, не расходитесь! Сейчас я поименно назову людей, которые вогнали меня в гроб.
Велико искушение произнести обличительную речь у собственной могилы. Вот почему я решил издать этот маленький сборник.
Этот сборник — для тех, кто знал и любил «Новый американец» в период его расцвета. Кто скорбит о былом его великолепии. В ком живет ощущение потери.
Парадокс заключается в том, что «Новый американец» — жив. Он жив, как марксистско-ленинское учение. При всех очевидных чертах его деградации и упадка.
Умер-то, собственно, я. «Новый американец» всего лишь переродился.
Хотя в нем по-прежнему работают талантливые люди. Сохраняются привлекательные черты институтского капустника. И газета по-прежнему оформлена со вкусом.
Но главное — исчезло. То, ради чего и создавался «Новый американец». Что принесло ему какую-то известность.
«Новый американец» утратил черты демократической альтернативной газеты. Он перестал быть свободной дискуссионной трибуной.
Умирание «Нового американца» — пышно и безвозвратно. Так уходит под воду большой океанский корабль. Но мачты — видны…
Историей «Нового американца» займутся другие. Для этого я чересчур субъективен. Тем более, что многие помнят, как это все начиналось.
Кто-то помнит хорошее. Кто-то — плохое. Наша память избирательна, как урна…
Поэтому я лишь бегло коснусь исторических вех. Оставаясь в рамках скромной гражданской панихиды…
Как я теперь сознаю, газета появилась в исключительно благоприятный момент. Эмиграция достигла пика. С авторами не было проблем. (Как нет и теперь. Грамотеев хватает. Из одних докторов наук можно сколотить приличную футбольную команду.) Потребность в новой газете казалась очевидной. Существующая русская пресса не удовлетворяла читателя. «Новое русское слово» пользовалось языком, которым объяснялись лакеи у Эртеля и Златовратского…
В общем, дело пошло. Мы получили банковскую ссуду — 12 тысяч долларов. Что явилось причиной немыслимых слухов. Относительно того, что нас субсидирует КГБ.
А мы все радовались. Мы говорили:
— Это хорошо, что нас считают агентами КГБ. Это укрепляет нашу финансовую репутацию. Пусть думают, что мы богачи…
Газета стала реальностью. Ощущение чуда сменилось повседневными заботами. Мы углубились в джунгли американского бизнеса.
Идеи у нас возникали поминутно. И любая открывала дорогу к богатству.
Когда идей накопилось достаточно, мы обратились к знакомому американцу Гольдбергу. Гольдберг ознакомился с идеями. Затем сурово произнес:
— За эту идею вы получите год тюрьмы. За эту — два. За эту — четыре с конфискацией имущества. А за эту вас просто-напросто депортируют…
Пришлось начинать все сначала.
Одновременно вырабатывалась творческая позиция газеты. Мы провозгласили:
«Новый американец» является демократической свободной трибуной. Он выражает различные, иногда диаметрально противоположные точки зрения. Выводы читатель делает сам…
Мы называли себя еврейской газетой. Честно говоря, я был против такой формулировки. Я считал «Новый американец» «газетой третьей эмиграции». Без ударения на еврействе.
Начались разговоры в общественных кругах. Нас обвиняли в пренебрежении к России. В местечковом шовинизме. В корыстных попытках добиться расположения богатых еврейских организаций.
Старый друг позвонил мне из Франции. Он сказал:
— Говорят, ты записался в правоверные евреи. И даже сделал обрезание…
— Володя! Я не стал правоверным евреем. И обрезания не делал. Я могу это доказать. Я не могу протянуть тебе свое доказательство через океан. Зато я могу предъявить его в Нью-Йорке твоему доверенному лицу…
Параллельно с еврейским шовинизмом нас обвиняли в юдофобии. Называли антисемитами, погромщиками и черносотенцами. Поминая в этой связи Арафата, Риббентропа, Гоголя.
Один простодушный читатель мне так и написал:
— Вы самого Гоголя превзошли!
Я ему ответил:
— Твоими бы устами…
В нашей газете публиковались дискуссионные материалы о Солженицыне. Боже, какой это вызвало шум. Нас обвиняли в пособничестве советскому режиму. В прокоммунистических настроениях. Чуть ли не в терроризме.
Распространилась легенда, что я, будучи тюремным надзирателем, физически бил Солженицына. Хотя, когда Солженицына посадили, мне было три года. В охрану же я попал через двадцать лет. Когда Солженицына уже выдвинули на Ленинскую премию…
И все-таки дела шли неплохо. О нас писали все крупные американские газеты и журналы. Я получал вырезки из Франции, Швеции, Западной Германии. Был приглашен как редактор на три международных симпозиума. Вещал по радио. Пестрел на телевизионных экранах.
У нас были подписчики даже в Южной Корее…
Я мог бы привести здесь сотни документов. От писем мэра Коча до анонимки на латышском языке. Но это — лишнее. Кто читал газету, тот знает…
Годовой юбилей мы отмечали в ресторане «Сокол». По территории он равен Ватикану. В огромном зале собралось человек девятьсот. Многие специально приехали из Филадельфии, Коннектикута и даже Техаса.
Видимо, это был лучший день моей жизни…
Дальнейшие события излагаю бегло, пунктиром.
Ощущение сенсационности и триумфа не пропадало. Хотя проблем было достаточно. Во-первых, не хватало денег. Что расхолаживало при всем нашем энтузиазме.
Нужен был хороший бизнес-менеджер. Попросту говоря, администратор. Деловой человек. Да еще в какой-то степени — идеалист.
Уверен, что такие существуют. Уверен, что деньги не могут быть самоцелью. Особенно здесь, в Америке.
Сколько требуется человеку для полного благополучия? Сто, двести тысяч в год? А люди здесь ворочают миллиардами.
Видимо, деньги стали эквивалентом иных, более значительных по классу ценностей. Ферментом и витамином американского прогресса.
Сумма превратилась в цифру. Цифра превратилась в геральдический знак.
Не к деньгам стремится умный бизнесмен. Он стремится к полному и гармоническому тождеству усилий и результата. Самым убедительным показателем которого является цифра.
Короче, нужен был администратор. Я считал, что все несчастья из-за этого.
К тому же монопольная пресса давила нещадно. Обрабатывала наших рекламодателей. Терроризировала авторов. Распускала о нас чудовищные слухи.
Со временем мне надоело оправдываться. Пускай люди думают, что именно я отравил госпожу Бовари…
Когда-нибудь Седых окажется в раю. И скажут ему апостолы:
— Всем ты хорош, дядя Яша! А вот Серегу Довлатова не оценил…
Шло время. Обстановка в редакции была замечательная. С легкой поправкой на общее безумие.
Помню, Наталья Шарымова собиралась в типографию. Дело было вечером. Район довольно гнусный.
ЛитЛайф
Однажды я снял комнату во Пскове. Ко мне через щели в полу заходили бездомные собаки. А тараканов, повторяю, не было. Может, я их просто не замечал? Может, их заслоняли более крупные хищники? Не знаю.
Короче, приехали мы, осмотрелись. И поднялся ужасный крик:
— Нет спасения от тараканов! Так и лезут из всех щелей! Ох, уж эта Америка! А еще — цивилизованная страна!
Начались бои с применением химического оружия. Заливаем комнаты всякой ядовитой дрянью.
Вроде бы и зверя нет страшнее таракана! Совсем разочаровал нас проклятый капитализм!
А между тем — кто видел здесь хотя бы одно червивое яблоко? Хотя бы одну подгнившую картофелину? Не говоря уже о старых большевиках.
И вообще, чем провинились тараканы? Может, таракан вас когда-нибудь укусил? Или оскорбил ваше национальное достоинство? Ведь нет же…
Таракан безобиден и по-своему элегантен. В нем есть стремительная пластика маленького гоночного автомобиля.
Таракан не в пример комару — молчалив. Кто слышал, чтобы таракан повысил голос?
Таракан знает свое место и редко покидает кухню.
Таракан не пахнет. Наоборот, борцы с тараканами оскверняют жилища гнусным запахом химикатов…
(Сергей Довлатов, из статьи в газете «Новый американец» // «Новый американец», № 72, 28 июня — 4 июля 1981 г. // Довлатов С. Речь без повода… или Колонки редактора. М., 2006. С. 331)Марк Серман:
Я познакомился с Сергеем Довлатовым в 1980 году. В одном из наших первых разговоров я пожаловался ему на безденежье, и он сразу решил взять надо мной шефство. Сергей не только взял меня на работу в «Новый американец», но и пригласил временно пожить у них с Леной.
В «Новом американце», который только что открылся, я занимал должность сборщика объявлений. Деятельность моя, надо сказать, была довольно безуспешной. Никто не хотел давать объявления в новую, никому не известную газету и тем более платить за это. Наши импатриоты, с которыми мы связывались, вообще подозрительно относились к телефонным звонкам, к газетам и к предложениям отдать деньги неизвестно на что. Кроме того, была большая конкуренция со стороны «Нового русского слова». Впоследствии, однако, объявления собирались быстрее и проще, чем в самом начале.
Вся редакция занимала помещение не более двадцати метров. В основном это небольшое пространство было занято столами и умывальниками: у нас было два умывальника. Разговоры в редакции длились совсем недолго. Сначала обсуждали новый номер, потом шли выпивать. Это была наша обычная программа.
Мы углубились в джунгли американского бизнеса.
Идеи у нас возникали поминутно. И любая открывала дорогу к богатству.
Когда идей накопилось достаточно, мы обратились к знакомому американцу Гольдбергу.
Гольдберг ознакомился с идеями. Затем сурово произнес:
Закрыть Как отключить рекламу?— За эту идею вы получите год тюрьмы. За эту — два. За эту — четыре с конфискацией имущества. А за эту вас просто-напросто депортируют…
Пришлось начинать все сначала.
Одновременно вырабатывалась творческая позиция газеты. Мы провозгласили:
«Новый американец» является демократической, свободной трибуной. Он выражает различные, иногда диаметрально противоположные точки зрения. Выводы читатель делает сам…
(Сергей Довлатов, «Марш одиноких»)…Наша газета должна быть разнообразной, многосторонней, универсальной.
Таким же мы представляем и нашего гипотетического читателя.
Это человек любого вероисповедания, ненавидящий тиранию, демагогию и глупость.
Обладающий широким кругозором в сфере политики, науки, искусства.
Отдающий должное как высокой литературе, так и развлекательному чтению.
Чуждый снобизма, интересующийся шахматами и футболом, голливудской хроникой и астрологическими прогнозами.
Это человек, озабоченный судьбами заложников, но готовый увлечься и кроссвордом.
Это человек, уяснивший главное — мир спасут отвага, доброта и благородство.
Короче, это — обыкновенный человек, простой и сложный, грустный и веселый, рассудительный и беспечный…
Надеюсь, ты узнаешь себя, читатель?
(Сергей Довлатов, из статьи в газете «Новый американец» // «Новый американец», № 17, 5–10 июня 1980 г. // Довлатов С. Речь без повода… или Колонки редактора. М., 2006. С. 134–135)Нина Аловерт:
В 1980 году Довлатов пригласил меня в газету «Новый американец», и я стала ее театральным (преимущественно балетным) критиком и фотографом. В то время я действительно больше занималась балетом, чем какими-то общими редакционными делами, газетой как таковой. Но в этом смысле я была скорее исключением. Все были безумно влюблены в эту газету и работали в ней почти бесплатно. «Новый американец» стал делом первостепенной важности, почти делом жизни. Те, у кого не было этого энтузиазма, постепенно ушли из редакции. Газета имела невероятный успех: сейчас это даже трудно себе представить. Мы ездили по разным городам, и везде нас ждали, на встречи с нами приходило огромное количество людей.
Каждое утро мы распечатывали десятки писем. В основном это были чеки и дружеские пожелания. Но попадались и грубые отповеди. В одном письме меня называли (клянусь!) учеником Риббентропа, Жаботинского, Бубера и Арафата. В другом какой-то ненормальный интересовался, правда ли, что я, будучи охранником, физически мучил Солженицына. Хотя, когда Солженицына посадили, мне было три года. В охрану же я попал через двадцать лет. Когда Солженицына уже выдвинули на Ленинскую премию.
Короче, шум стоял невообразимый. Повторяю, это были лучшие дни моей жизни.
(Сергей Довлатов, «Ремесло»)Мои товарищи и коллеги — прелесть. Расскажу о них коротко. Боря Меттер — Остап, командор. Женя Рубин — Паниковский, я — Шура Балаганов. Алексей Орлов — Адам Козлевич. И «антилопа» есть. Все, кроме меня, умеренно и охотно пьющие. Все рослые и толстые. Широкие и веселые…
Про нас уже говорят, что мы взяли деньги в КГБ. (Агент КГБ — здесь — такое же универсальное и отвлеченное выражение, как слово — бля. Я, бля, пошел, бля…) Боря дико обрадовался. Он говорит — это же прекрасно. Подписчики будут думать, что это солидно.
(Сергей Довлатов, из письма к Людмиле Штерн от 8 июня 1979 г.)Елена Довлатова:
Создатели газеты, и Довлатов в том числе, стали очень известными личностями в мире русской эмиграции. Естественно, это было наиболее ярко выражено в Нью-Йорке, потому что газета выходила именно здесь. Но «Новый американец» распространялся и по другим штатам и городам, у него были подписчики в самых разных местах. При этом сотрудники газеты тоже ездили по стране, как звезды. Их действительно узнавали, знали и любили, может быть, благодаря особой тональности этой газеты. От этой газеты ждали не сухой информативности, а разговора с читателем — и это для нас было внове.
Период «Нового американца» был все-таки периодом творческим, это было замечательное время в жизни Сережи. Работа в «Новом американце» была не просто журналистикой, это было дело, которому все служили со страстью. Там никто не работал ради денег: платили очень мало, а главный редактор и вовсе без зарплаты жил очень долго.
И все-таки дела шли неплохо. О нас писали все крупные американские газеты и журналы. Я получал вырезки из Франции, Швеции, Западной Германии. Был приглашен как редактор на три международных симпозиума. Вещал по радио. Пестрел на телевизионных экранах. У нас были подписчики даже в Южной Корее…
Я мог бы привести здесь сотни документов. От писем мэра Коча до анонимки на латышском языке. Но это — лишнее. Кто читал газету, тот знает…
Годовой юбилей мы отмечали в ресторане «Сокол». По территории он равен Ватикану. В огромном зале собралось человек девятьсот. Многие специально приехали из Филадельфии, Коннектикута и даже Техаса.
e_stepan0v
- Вы любите Пушкина? - неожиданно спросила она,
Что-то во мне дрогнуло, но я ответил:
- Люблю. "Медного всадника", прозу.
- А стихи?
- Поздние стихи очень люблю.
- А ранние?
- Ранние тоже люблю, - сдался я.
- Проводить вас?
- Я живу в микрорайоне, - таинственно реагировала девушка.
Затем - отчетливо и внятно, чересчур отчетливо и внятно:
- Провожать не обязательно. И не думайте, что я такая.
- Вы спали? - поинтересовалась Галина.
Я горячо возразил.
Я давно заметил, что на этот вопрос люди реагируют с излишней
горячностью. Задайте человеку вопрос: "Бывают ли у тебя запои?" - и человек
спокойно ответит - нет. А может быть, охотно согласится. Зато вопрос "Ты
спал?" большинство переживает чуть ли не как оскорбление. Как попытку
уличить человека в злодействе.
Ко мне застенчиво приблизился мужчина в тирольской шляпе:
- Извините, могу я задать вопрос?
- Слушаю вас.
- Это дали?
- То есть?
- Я спрашиваю, это дали? - Тиролец увлек меня к распахнутому окну.
- В каком смысле?
- В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и
скажите.
- Не понимаю.
Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:
- У меня была открытка. Я - филокартист.
- Кто?
- Филокартист. Собираю открытки. Филос - любовь, картос.
- Ясно.
- У меня есть цветная открытка - "Псковские дали". И вот я оказался
здесь. Мне хочется спросить - это дали?
- В общем-то, дали, - говорю.
- Типично псковские?
- Не без этого.
Господи, думаю, здесь все ненормальные. Даже те,
которые считают ненормальными всех остальных.
- Прошлый год евреи жили. Худого не скажу, люди культурные. Ни тебе
политуры, ни одеколона. А только - белое, красное и пиво. Лично я евреев
уважаю.
- Они Христа распяли, - вмешался Толик.
- Так это когда было! - закричал Михал Иваныч. - Это еще до революции
было.
- Что же тебя в ней привлекало?
Михал Иваныч надолго задумался.
- Спала аккуратно, - выговорил он, - тихо, как гусеница.
Первая же его курсовая работа осталась незавершенной. Более того, он
написал лишь первую фразу. Вернее - начало первой фразы. А именно: "Как нам
известно. " На этом гениально задуманная работа была прервана.
Больше всего меня заинтересовало
олимпийское равнодушие Пушкина. Его готовность принять и выразить любую
точку зрения. Его неизменное стремление к последней высшей объективности.
Подобно луне, которая освещает дорогу и хищнику и жертве.
Что он за личность, я так и не понял. С виду - нелепый, добрый,
бестолковый. Однажды повесил двух кошек на рябине. Петли смастерил из
рыболовной лески.
- Расплодились, - говорит, - шумовки, сопсю-ДУ лузгают.
Как-то раз я нечаянно задвинул изнутри щеколду. И он до утра просидел
на крыльце, боялся меня разбудить.
Он ел фаршированную рыбу, то и дело восклицая;
- Потрясающая рыба! Я хотел бы иметь от нее троих детей.
На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности.
Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас
приводит.
- И щели в полу.
- Сейчас еще ничего. А раньше через эти щели ко мне заходили бездомные
собаки.
- Щели так и не заделаны.
- Зато я приручил собак.
Ленинград начинается постепенно, с обесцвеченной зелени, гулких
трамваев, мрачноватых кирпичных домов. В утреннем свете едва различимы
дрожащие неоновые буквы. Безликая толпа радует вас своим невниманием.
Через минуту вы уже снова горожанин. И только песок в сандалиях
напоминает о деревенском лете.
Через щели в полу заходили собаки
Чужой компьютер
Маргарита Рихтер
перейти к странице
Маргарита Рихтер запись закреплена
Сегодня могло бы исполниться 80 лет Серёже Довлатову.
Писатель, чьи слова пахнут осенью и резкой самоиронией. Армянин-еврей. Эмигрант. Гений, обвинённый в графомании, не написавший ни одного полноценного романа, но ставший голосом своей эпохи через новеллы, издав при жизни 12 книг в США и Европе. Я прочла абсолютно всё и делюсь своими любимыми непопулярными фразами Довлатова:
Через щели в полу заходили собаки
Александр Смирнов запись закреплена
Автор ниже написанной статьи в конце 70-х эмигрировал в США, где стал главным редактором новой русскоязычной газеты. Вот одна из.
В Америке нас поразило многое. Супермаркеты, негры, копировальные машины, улыбающиеся почтовые работники. Чему-то радуемся, чему-то ужасаемся. Ругаем инфляцию, нью-йоркский климат, грязь в метро, чернокожих подростков с транзисторами.
И, конечно же, достается от нас тараканам. Эти усатые насекомые занимают среди язв капитализма весьма достойное место.
Вообразите себе шкалу негативных эмоций. На этой шкале тараканы располагаются, я думаю, между преступностью и бумажными спичками. Чуть пониже безработицы. И чуть повыше марихуаны.
Кто скажет, что мы выросли неженками? Дома было всякое. Дома было хамство и лицемерие. Консервы «Завтрак туриста» и ботинки «Скороход». КГБ и цензура. Коммунальные жилища и очереди за мылом.
А вот тараканов не было. Я их что-то не припомню. Хотя жить приходилось в самых разных условиях.
Однажды я снял комнату во Пскове. Ко мне через щели в полу заходили бездомные собаки. А тараканов, повторяю, не было. Может, я их просто не замечал? Может, их заслоняли более крупные хищники? Не знаю.
Короче, приехали мы, осмотрелись. И поднялся ужасный крик:
— Нет спасения от тараканов! Так и лезут из всех щелей! Ох, уж эта Америка! А еще — цивилизованная страна!
Начались бои с применением химического оружия. Заливаем комнаты всякой ядовитой дрянью.
Вроде бы и зверя нет страшнее таракана! Совсем разочаровал нас проклятый капитализм!
А между тем — кто видел здесь хотя бы одно червивое яблоко? Хотя бы одну подгнившую картофелину? Не говоря уже о старых большевиках.
И вообще, чем провинились тараканы? Может, таракан вас когда-нибудь укусил? Или оскорбил ваше национальное достоинство? Ведь нет же.
Таракан безобиден и по-своему элегантен. В нем есть стремительная пластика маленького гоночного автомобиля.
Таракан не в пример комару—молчалив. Кто слышал, чтобы таракан повысил голос?
Таракан знает свое место и редко покидает кухню.
Таракан не пахнет. Наоборот, борцы с тараканами оскверняют жилища гнусным запахом химикатов.
Мне кажется, всего этого достаточно, чтобы примириться с тараканами. Полюбить — это уже слишком. Но примириться, я думаю, можно!
Я, например, мирюсь.
И, как говорится, — надеюсь, что это взаимно!
Сергей Довлатов. Газета "Новый американец", №72, 28 июня - 4 июля 1981 г.
Истории об аномальных собаках
Собака - давний вернейший и надежнейший друг человека, но в народных приметах, суевериях и байках она нередко предстает в совершенно неожиданном свете. Она и житель потустороннего мира, и вестник смерти, несчастий, и демон моровой заразы.
Ночной вой собак в некоторых случаях или внезапное появление их в доме вызывали у людей суеверный страх: это считалось предвестием смерти или несчастья. Плохой приметой считалась также встреча с собакой на дороге, особенно ночью. Боязнь вполне понятна, если вспомнить, что в некоторых странах говорили, будто перед смертью человека таинственный черный пес трижды обегает вокруг дома или ложится у его ворот.
По народным поверьям собаки черной масти состоят в особо тесной связи с миром мертвых. Говорили, что они видят ангела смерти, когда тот приближается к человеку. Эти же свойства приписывали и собаке - "четырехглазке", имеющей светлые пятна над глазами, и собаке -"ярчуку" - собаке-первышу (собаке первого помета). Якобы от ее взора не может скрыться ни одно привидение. Но вырастить ее очень трудно, так как колдуны всячески стараются ее извести.
У многих народов существовало поверье, что ведьма особенно охотно оборачивается собакой, в то же время немало народных сказаний говорят о появлении душ покойников в образе собак. По немецкому же поверью в виде черных собак (обыкновенно с огненными глазами) скитаются по ночам души самоубийц.
Подобного про собак очень много, поэтому неудивительно, что когда в быту люди сталкиваются с необычным поведением незнакомой уличной или домашней собаки, они вспоминают всю собачью мистику, услышанную ранее. И конечно же большинство отмахиваются от этого, не веря в "россказни старух". Но иногда случаются такие жутковатые истории, что во всяческую чертовщину веришь весьма охотно.
Черная собака
Незадолго до смерти мамы со мной произошла такая история. Моя дочь тогда училась в первом классе и в яркий, солнечный денек пришла со школы вдвоем с подружкой. Прямо с порога они попросили разрешения взять игрушки и немного поиграть на улице. Я разрешила, велев не уходить со двора, чтобы я могла видеть девочек в окно. Они сказали, что будут играть на лавочке у подъезда.
Буквально через минуту звонок. Открываю - девчонки стоят. Спрашиваю: что случилось? Дочка говорит:
- Мы не можем выйти из подъезда, там черная собака нас не выпускает. Мы боимся!
- Какая собака? С каких пор ты боишься собак? Как это не выпускает? Не может быть!
Дочка ответила, что когда они открыли дверь подъезда, прямо перед крыльцом стояла большая черная собака, смотрела на них и рычала. Они попробовали ее отогнать, но собака даже с места не сдвинулась. Они испугались и убежали. Я сказала:
- Ладно, пойдем, посмотрим на вашу собаку.
Хотя сама подумала, что она, наверно, давно убежала. Взяла кусок хлеба и вместе с девочками пошла на улицу. Открываю дверь подъезда, выхожу - прямо передо мной стоит большая черная собака и смотрит мне в глаза. У меня по спине поползли мурашки.
Я заговорила с собакой, мол, что ты сюда пришла, детей пугаешь, давай поешь и беги гулять. Бросила ей хлеб. Но собака даже не шевельнулась и смотрела мне в глаза. Потом она заскулила, как будто пыталась мне что-то объяснить.
Это было жутко. Я не выдержала, закрыла дверь и сказала девочкам, чтобы они шли играть домой. Мы поднялись в квартиру, я занялась своими делами и вскоре думать забыла про эту собаку. Через какое-то время мне понадобилось в магазин. Я вышла на улицу, и каково же было мое удивление, когда, открыв дверь, я увидела все ту же черную собаку, сидевшую перед крыльцом.
Я медленно прошла мимо нее, она проводила меня взглядом. Когда я возвращалась из магазина, собаки уже не было. А вечером мне позвонила моя тетя и сказала, что мама умерла во сне. Выходит, собака была своеобразным предупреждением? Возможно, высшие силы пытались таким образом подготовить меня к несчастью.
Светлана СМИРНОВА, г. Раменское Московской обл.
Пес-вампир
Мы живем в деревне в частном доме. Удобства у нас на улице. И вот года три назад как-то ночью я пошел в туалет. Проходя мимо сарая, где мы держим поросенка, я вдруг услышал странный шум.
Приоткрыв дверку и посветив туда фонариком (ночью приходится его брать с собой, во дворе темно), я замер. Там оказался огромный черный пес. Он обернулся на свет, оскалил гигантскую окровавленную пасть, а потом ринулся прямо ко мне.
Отпрянув, я за что-то зацепился ногой и упал. Пес же, очутившись на улице, с легкостью перемахнул через двухметровый забор и скрылся.
Я позвал родителей. Отец прибежал с ружьем, но больше странный пес не появился. В сарае же мы обнаружили убитого поросенка. И, что удивительно, на нем совсем не было рваных ран, лишь у горла две кровавые точки. Когда утром пришел ветеринар, он сказал, что поросенок полностью обескровлен.
Быть может, нас посетила загадочная чупакабра, о которой ходит столько слухов?
Алексей ТЯПКИН, Татарстан
Встреча с белой собакой
Смерть мужа стала для меня полной неожиданностью. Я до сих пор не верю, что с ним такое случилось. Был человек активный, жизнелюбивый - и вдруг.
Я решила поехать к местной ясновидящей бабе Вале, чтобы узнать правду о смерти мужа. Подъехала к ее дому. Двор у нее большой и пустой. Я поднялась на крылечко. Никого. Вошла в сени. Никого!
Но только я ухватилась за ручку двери, как меня кто-то потянул за полу куртки. Я обернулась. Это была большая белая собака. Она не рычала, просто оттягивала меня от двери. Я вырвалась и забежала в избу. А баба Валя меня почему-то не приняла.
Выйдя из избы, я поглядела по сторонам - никакой собаки ни во дворе, ни на улице не было. Я осмотрела все кругом очень внимательно. Откуда взялась эта белая большая собака?
На обратном пути я размышляла над произошедшим. И пришла к выводу: значит, мне нельзя было знать то, что я хотела. Вот такая история.
Татьяна Ивановна БЕРЕЗНЯКОВА, г. Пермь
Пес отвел беду
Эта история произошла с моим дедом. Родился он в деревне, там и жил все время. Так получилось, что в старости он остался один, но из деревни уезжать никуда не хотел, не мог расстаться со своим домом.
Однажды, спускаясь с крыльца, услышал он тихое поскуливание. Заглянув под крыльцо, увидел небольшого пса. Животное было все в крови. Откуда он взялся (совершенно не похож на местных дворняг) и что с ним случилось, никто не знал. Дед пожалел его, накормил, обработал раны, да так и оставил у себя, назвав Другом.
Со временем раны затянулись, пес повеселел, иногда носился вокруг дома, особенно любил играть с мячиком, сшитым из старой рукавицы.
Так прожил Друг у деда около двух лет. Но как-то весной, выйдя из дома, дед увидел Друга неподвижно лежащим у забора. Пес ничего не ел и не пил, а через сутки умер. Соседка деда, баба Нюра, которая полдеревни травами лечила, сказала, что своей внезапной смертью собака отвела какую-то большую беду. Эти слова дед вспомнил через месяц.
Тогда, майской ночью, случилась сильная гроза. От удара молнии загорелся чердак дома. Дед крепко спал и не слышал, как дом стал наполняться дымом. Но вдруг сквозь сон он услышал настойчивое поскуливание.
Проснувшись, почувствовал неладное и, выбежав из дома, разбудил соседей. Всем миром потушили пожар. И только когда все закончилось, он заметил, что сжимает в руке какой-то предмет - это был мячик, любимая игрушка Друга.
Светлана Леонидовна КИРИЛЛОВА, г. Вологда
Собака-спасительница
В школьные годы я жила в таджикском городе Ленинабаде. У меня была маленькая болонка. Я приучила ее ходить на улицу строго в свое время. 13 октября 1985 года я делала уроки, а мама прилегла после работы отдохнуть и задремала. До вечерней прогулки оставалось еще три часа.
Но вдруг моя собачка забеспокоилась, стала метаться по квартире, проситься на улицу. Я ей сказала, что еще рано и время ее не пришло. Но она вцепилась в мои треники зубами, стала тянуть и скулить: отпустит, подбежит к двери, поцарапает ее лапами и опять бежит ко мне, за штаны меня тащит.
Ну, думаю, может быть, невтерпеж ей, пойду выведу.
Когда мы проходили мимо спящей мамы, собака вцепилась зубами в мамин халат и стала ее тянуть. Мама проворчала что-то сквозь сон и перевернулась на другой бок. Собака не унималась. Она запрыгнула на диван и стала тянуть зубами маму за рукав. Мама ворча встала.
Я предложила ей пойти вместе на прогулку. Пока мы одевались, собака вела себя очень беспокойно, требовала, чтобы я скорее дверь открыла.
И как только мы вышли на улицу, земля буквально заходила у нас под ногами.
Живя в Таджикистане, мы привыкли к небольшим землетрясениям, иногда даже внимания на них не обращали. А в тот вечер было что-то ужасное. Земля качалась, наш четырехэтажный дом тоже. Соседи в ужасе выбегали на улицу, не успев одеться. Одни мы с мамой были в одежде.
До утра трясло. Когда после этого мы зашли в квартиру, просто испугались. Между стенами щели - сантиметров по пятнадцать, можно было к соседям смотреть в комнаты. Мебель - шифоньеры и сервант - упала. С настенных полок на кухне свалилась вся посуда.
Потом мы узнали, что землетрясение было силой 12 баллов. Вот так наша собака нас спасла. Наверное, она как-то почувствовала приближение опасности.
Читайте также: