Прежде чем приступить к постройке надо было заложить фундамент кто автор

Обновлено: 17.05.2024

Цитаты из русской классики со словосочетанием «приступить к проектированию»

ПРИСТУПИ́ТЬ , -ступлю́, -сту́пишь; сов., обычно к кому-чему (несов. приступать). 1. Начать что-л., приняться за что-л.

Значение слова «проектирование»

ПРОЕКТИ́РОВАНИЕ 1 , -я, ср. Действие по знач. глаг. проектировать 1 . Проектирование аппарата. Проектирование школьного здания.

ПРОЕКТИ́РОВАНИЕ 2 , -я, ср. Спец. Действие по знач. глаг. проектировать 2 .

Предложения со словосочетанием «приступить к проектированию»

На основе геодезического плана можно приступать к проектированию участка.

В этот же период планировалось приступить к проектированию и постройке ещё одного жёсткого дирижабля, «объёмом превышающего современные заграничные».

Перед тем как приступить к проектированию участка, следует получить в бюро технической инвентаризации план с данными геодезической съёмки, на котором изображён рельеф местности в виде горизонтальных и цифровых значений уклонов, обозначены границы участка, а также существующие подземные коммуникации, сооружения и насаждения.

кризис начался с падения ассоцианизма—ближайший повод он принимает за причину. Установив, что в психологии «происходит ныне некоторый общий кризис», он продолжает: «Он состоит в смене прежнего ассоцианизма новой психологической теорией» (Н. Н. Ланге, 1914, с. 43). Это неверно уже потому одному, что ассоцианизм никогда не был общепризнанной психологической системой, составляющей стержень науки, а был и до ныне остается одним из борющихся течений, сильно подкрепленных в последнее время и возрождающихся в рефлексологии и бихевиоризме. Психология Милля, Бэна и Спенсера не была никогда чем-либо больше, чем то, что она есть сегодня. Она боролась сама против психологии способностей (И. Гербарт) так же, как и теперь сражается с ней. Это весьма субъективная оценка — видеть в ассоцианизме корень кризиса: сам Ланге считает его корнем отрицания сенсуалистической доктрины; но и посегодня гештальттеория формулирует главный грех всей психологии — в том числе и новейшей — как ассоцианизм.

На самом деле генеральная черта разделяет не сторонников и противников этого принципа, а сложившиеся на гораздо более глубоких основах группировки. Далее, не совсем верно сводить ее к борьбе воззрений отдельных психологов: важно вскрыть то общее и противоречивое, что стоит за отдельными мнениями, Ложная ориентировка Ланге в кризисе погубила его собственную работу: защищая принцип реалистической, биологической психологии, он бьет по Рибо и опирается на Гуссерля и других крайних идеалистов, отрицавших возможность психологии как естественной науки. Но коечтохи немаловажное, он установил верно. Вот верные тезисы: Щ

1. Отсутствие общепризнанной системы науки. Каждое изложение психологии у виднейших авторов построено по совершенно иной системе. Все основные понятия и категории толкуются по-разном. Кризис касается самых основ науки.

2. Кризис разрушителен, но благотворен: в нем скрывается рост науки, обогащение ее, сила, а не бессилие или банкротство. Серьезность кризиса вызвана промежуточностью ее территории между социологией и биологией, между которыми Кант хотел разделить психо- ` логию.

3. Никакая психологическая работа невозможна без установления основньх принципов зтой науки. Прежде чем приступить к постройке, надо заложить фундамент.

4. Наконец, общая Задача — выработка новой теории — «обновленной системы науки». Однако глубоко неверно понимал он эту задачу: она состоит для него «в критической оценке всех современных психологических направлений и попытке их соглашения» (Н.Н. Ланге, 1914, с. 43). Он и пытался согласовать несогласуемое: Гуссерля и биологическую психологию; вместе с Джемсом он нападал на Спенсера и с Дильтеем отказывался от биологии. Мысль о возможности соглашения явнлась для него выводом из той мысли, что

Происхождение марксистской психологии (23 стр.)

Тема марксизма для отечественной психологии приобрела жизненно важное значение скачкообразно, а именно, в 1922-1923 гг. Выше, анализируя дореволюционные работы Челпанова и Корнилова, мы уже смогли наглядно убедиться, что до Октябрьской революции 1917 г. и в первые годы после нее (1917-1922 гг.) вопроса о значении марксизма для психологии в русской и мировой науке просто не существовало. Не было марксистов, работавших в области психологии, и не было психологов, с профессиональной точки зрения интересовавшихся марксизмом. М.Г. Ярошевский, затрагивая этот вопрос, подчеркивает, что "мы ничего не знаем по поводу того, оказал ли марксизм влияние на дореволюционную психологическую мысль, хотя его роль в движении России к 1917 г. изучена досконально. Нет следов увлечения им в предсоветский период у той молодежи, которой выпала участь вскоре стать главными фигурами в новой психологии" [147, с. 84].

Аналогичное положение обнаруживается и в других отечественных науках, во всей культуре дореволюционной России. В подтверждение этого можно привести слова А.С. Изгоева, которые свидетельствуют о большой эмоциональности их автора, но все же сказаны они были по горячим следам и в своей фактической основе представляются нам верно отражающими суть дела. А.С. Изгоев, будучи одним из соавторов впервые вышедшего в 1918 г. сборника "Из глубины", так характеризовал положение марксистского экономического учения в дореволюционной России: "На высоте современной им науки стояли у нас те профессора, которые были совершенно непопулярны в обществе, а популярные профессора занимались жалкими перепевами заграничных марксистских или отечественных народнических учений […]. Долгие годы, когда экономическая теория Карла Маркса давно уже была разрушена европейскими теоретиками, она наивно считалась у нас последним словом экономической науки. Немало усилий тратилось нашими учеными на штопание разлезавшегося по всем швам марксистского кафтана, на прилаживание его к упрямой действительности" [44, с. 178].

Если такое положение было в "цитадели" марксизма, в области политической экономии, то что уж говорить о других науках, и тем более – о психологии! Не только на примере Г.И. Челпанова и К.Н. Корнилова, но и других отечественных ученых начала века (В.М. Бехтерева, Н.Н. Ланге, П.П. Блонского и т.д.) можно убедиться, что в дореволюционной России роль марксизма в области психологии была минимальна, точнее говоря, была равна нулю.

Что же собой представляла отечественная психология в 20-е годы, вынужденная становиться марксистской наукой? Что эти годы значили в судьбе науки и отдельных ее представителей? Начнем с метафоры. Русский психолог Н.Н. Ланге в начале века сравнивал современного психолога с Приамом, сидящим на развалинах Трои, – столь впечатляющим был в то время кризис в мировой психологической науке. Н.Н. Ланге писал, что "психолог наших дней подобен Приаму, сидящему на развалинах Трои" [66, с. 42], что "мы должны признать, что в современной психологии происходит ныне некоторый общий кризис" [66, с. 43]. В последующие годы в советской психологии (например, в работах Л.С. Выготского, К.Н. Корнилова, А.Н. Леонтьева) эта метафора будет вспоминаться довольно часто при характеристике общего положения дел в психологии. Но у Н.Н. Ланге в этой же книге есть и другая, не менее яркая метафора. В начале своей работы Ланге писал, что в настоящее время у психолога нет возможности изложить главные теории и факты так, как это делается в естественных науках. Поэтому, прежде чем приступить к постройке, психолог "должен заложить крепкий фундамент в этой болотистой местности, постоянно затопляемой и зыбкой, притом уже ископанной и подрытой в течение многих столетий разнообразными общефилософскими спорами. Без подобной предварительной работы, необходимость которой сознается ныне всеми психологами, никакая специальная психологическая работа не может считаться устойчивой, и самые, повидимому, надежные в фактическом смысле построения могут, под влиянием деформаций в ниже лежащих слоях, быть сразу снесены: так землетрясение моментально разрушает цветущий с виду город" [66, с. 11].

К 20-м годам советской психологии сравнение Н.Н. Ланге психологии ни с разрушенной Троей, ни со зданием на болоте применить уже никак нельзя. Скорее эти годы можно представить неким оазисом в истории нашей науки, окруженным пустыней: до 20-х годов – войны, революции, разруха, после 20-х – "великий перелом", постановление ЦК ВКП(б) "О педологических извращениях в системе наркомпросов" от 4 июля 1936 года, затем Великая Отечественная война, "павловская" объединенная сессия АН и АМН СССР 1950 года … Развивая метафору Н.Н. Ланге, можно сказать, что в 20-е годы российский Приам совершенно неожиданно для себя оказался то ли на шумном базаре, то ли в гуще рукопашной схватки, то ли в массе строителей, каждый из которых на свой страх и риск пытается заново отстроить Трою. Коротко 20-е годы можно определить как время дискуссий.

Взору исследователя, пытающегося проникнуть в этот период, открывается невероятно пестрая и противоречивая картина самых различных школ, направлений, теорий и взглядов, возникающих, развивающихся и находящихся в постоянной борьбе между собой. Психологи тех лет отмечали это не раз в своих работах.

Ю.В. Португалов в 1925 г. писал, что, несмотря на "общее стремление" В.М. Бехтерева, К.Н. Корнилова и И.П. Павлова "отойти от эмпирической психологии, взаимные научные их отношения в действительности во многом серьезном весьма различны" [86, с. 17]. Вследствие этого, иронизирует Ю.В. Португалов, "средний провинциальный педагог или врач может растеряться при тех противоречиях, какие проистекают из учений названных авторов, ибо предстоит нелегкая задача выбора: упразднить совсем психологию – Корнилов не позволяет; признать ее – Павлов не позволяет; признать материализм – Бехтерев не позволяет; признать энергетизм – Корнилов не позволяет; допустить пространственность психизма – Павлов не позволяет; допустить непространственность психизма – Корнилов и Бехтерев не позволяют и т.д." [86, с. 18]. К.Н. Корнилов, соглашаясь с такой остроумной характеристикой, в свою очередь, подчеркивал, что "между авторами столь противоречивых мнений, конечно же, должна была возникнуть ожесточенная полемика. 1924-1925 гг. и являются годами ожесточенной полемики" [62, с. 209]. Г.И. Челпанов в 1926 г. констатировал: "В настоящее время у нас можно насчитать пять различных, враждующих друг с другом, направлений в психологии…" [131, с. 3].

Можно ли найти определенную логику, обнаружить те или иные существенные тенденции в этой сложной системе взаимоотношений, в этой "войне всех против всех"?

При анализе 20-х годов следует прежде всего учитывать весьма немаловажное обстоятельство, которое еще больше усложняет общую картину: начиная с 1922 г. всевозможные направления и точки зрения могли существовать в СССР только в жестких рамках марксистской идеологии, философии марксизма.

Н.И. Бухарин в 1923 г. писал: "Всем известно, что после февральской революции даже околоточные вставляли себе в петличку красный бантик. Точно также известно, что теперь идет генеральная перекраска очень и очень многих "под марксизм" [23, с. 195]. О том же писал в начале 1923 г. М.Н. Покровский: "В высшей школе даже в последние недели появилось невероятное количество марксистов, и в марксисты записались все, вплоть до бывшего попечителя учебного округа" [цит. по: 83, с. 103]. Если же характеризовать период 20-х годов в целом в рамках интересующего нас вопроса, то можно, по-видимому, говорить даже не о том, что было столько же психологий, сколько было психологов (один из признаков научного кризиса!), а о том, что было столько же "марксистских психологий", сколько было психологов-марксистов (причем немарксистов среди психологов не должно было быть вообще).

Фундамент всей дискуссии в отечественной психологии 20-х годов образует начавшаяся еще до революции дискуссия между В.М. Бехтеревым и Г.И. Челпановым, являющаяся, в свою очередь, отражением в русской психологии процессов и тенденций, имевшихся в то время в мировой психологии, таких как возникновение бихевиоризма и психоанализа, формирование общей, экспериментальной и прикладной сфер психологии в их взаимосвязи и противоречивости, общий методологический кризис, изменение отношений с философией и другими науками и т.д. и т.п.

К наиболее значимым работам следует отнести работы В.М. Бехтерева и Г.И. Челпанова, опубликованные в период 1899-1919 гг. [7], [8], [12], [121], [122], [123] и др. Именно на эти работы ссылаются в ходе полемики в 20-е годы их авторы, а также П.П. Блонский, К.Н. Корнилов, В.Я Струминский, Ю.В. Франкфурт и другие участники дискуссии.

Спор между Г.И. Челпановым и В.М. Бехтеревым набирал силу по мере того, как постепенно, начиная с 1903 г., складывалась концепция В.М. Бехтерева, альтернативная эмпирической психологии Г.И. Челпанова – вначале в виде "объективной психологии" [12], затем "психо-рефлексологии" и, наконец, "рефлексологии" [8], Челпанов и Бехтерев спорили друг с другом еще на дореволюционных съездах по педагогической психологии и экспериментальной педагогике. После революции они столкнулись на первом съезде по психоневрологии в Москве в январе 1923 г., когда Г.И. Челпанов выступил с докладом "Предпосылки современной эмпирической психологии" [130], а В.М. Бехтерев с докладом "Субъективное или объективное изучение личности?" [9].

новые времена новые заботы (63 стр.)

Вот как помогают шефы, скажем, третьему отделению совхоза "Прожектор". В хозяйство они приезжают, как правило, часам к девяти, если дорога нормальная. Численность приезжих не постоянна, поэтому управляющий отделением каждый раз должен распределять по участкам. Затем их развозят к месту работы. И получается так, что к работе они приступают не ранее десяти часов утра. До этого часа, в ожидании шефов, часто не работают и свои. А в четыре дня шефы уже кончают трудиться, им к пяти надо быть дома, в райцентре. Но покинули шефы поле - рассыпались и звенья, созданные с их участием на уборке урожая или сенокосе, практически прекращается работа в совхозе. И это в летний-то день, который, как раньше говаривали, год кормит.

Шефская помощь колхозам и совхозам стала здесь своеобразной формой трудповинности. Скажем, на заводе имени Гусева, который шефствует над совхозом "Прожектор", каждому рабочему определено число дней в году, которые он обязан отработать в подшефном хозяйстве. Знает ли он работу на поле, значения не имеет, побывай определенное количество дней в подшефном хозяйстве, и ты, как говорится, выполнил свой гражданский долг. Попал, скажем, в дождливый день, в поле не работал, но и этот день идет в зачет.

Много раз видел я работу шефов. Случается, что приезжают бывшие колхозники, которые крестьянские работы выполняют хорошо, умело. Но чаще-то это девчушки или пареньки, которые и у себя-то в райцентре никакой черновой работы не выполняли, даже вилы в руках не умеют держать, не говоря уже о более сложном деле. Зато отдыхать в тени деревьев, под стогом ли - ох, как охочи! Подойдет время обеда - и, считай, конец рабочему дню… Но управляющий знает: пошуми на шефов, - обидятся, своему начальству пожалуются, гляди и совсем не станут приезжать…

Отдача от такой шефской помощи, скажем прямо, очень невелика. В прошлом году в областной газете сообщалось, что в некоторых районах шефы по законным расценкам заработали в среднем менее 40 копеек в день. Значит, и установленные нормы они выполнили не более чем на пятнадцать - двадцать процентов. Грустные цифры!

Правда, однажды я наблюдал за работой приезжих в нашем же совхозе. В тот день подобралась группа шефов - мужчин, которые метали сено. Так вот, они в тот день заработали по четыре-пять рублей. Правда, уехали с поля не в четыре часа, как обычно, а значительно позднее. Но… это отдельные эпизоды. В целом же помощь невелика. Как говорится, помогать, так уж помогать! Выделить на месяц или на какой-то определенный срок таких людей, которые действительно могут помочь подшефному хозяйству. И, думается, жить им следовало бы там, на месте, чтобы в полной мере включиться в общий ритм работы местных бригад. В этом случае и людей с производства отвлекалось бы меньше, и пользы подшефным было бы больше, да и шефы заработали бы прилично. То есть все оказались бы в выигрыше.

Помимо всего прочего, участие шефов в повседневной жизни подшефного хозяйства помогло бы налаживанию культурно-просветительной работы на селе, что крайне важно. И транспорт колхозов и совхозов работал бы по своему прямому назначению. А то на нашем отделении совхоза на ходу всего одна машина, и половину времени она занята тем, что привозит и отвозит шефов. А их иной день и приезжает всего четыре-пять человек. Но из-за недостатка транспорта даже товары в магазины на селе доставляются с большими перебоями.

Несколько слов необходимо сказать и о строителях "Межколхозстроя". Вроде бы своим званием они прикипели к колхозному производству, но в работе они уже горожане: в разгар строительного сезона трудятся по восемь часов в день, используют два выходных в неделю. Не считая ненастных дней и дней, когда простаивают из-за недостатка строительных материалов, что, к сожалению, случается довольно часто. Не отсюда ли берет начало и разгульная жизнь многих строителей?

В самом деле, грустно наблюдать, когда в горячую летнюю пору селяне стремятся "ухватить" время, работают чуть не весь световой день. А вот те, кто призван обслуживать селян, помогать им, все еще напоминают посторонних "дядей". Руководители колхозов давно предлагают, чтобы строители на селе в летний сезон работали побольше восьми часов да с одним выходным в неделю. Позднее, осенью или зимой, можно предоставить отгул или оплатить сверхурочные, а то ведь теряется очень много драгоценного времени. Да и сами строители хорошо знают: за час работы летом они делают в два-три раза больше, чем зимой.

А ведь и мастерские Сельхозтехники, ее склады с запчастями и материалами, тоже отдыхают два дня в неделю.

Так не настала ли пора, чтобы все, кто обязан обслуживать сельское хозяйство, работал бы применительно к принятому в колхозах и совхозах распорядку? А как же иначе?

Ну, а главное, понятно, создание своих постоянных кадров в каждом хозяйстве.

Однако руководители совхоза "Прожектор", соглашаясь с этой в общем-то бесспорной мыслью, говорят, что в совхозе труднее, чем в колхозах, создавать устойчивые кадры. Для меня такое суждение неожиданно. Но и доводы, высказанные руководителями совхоза, убедительны.

Вот главный: давненько уже совхозу не выделяют средств на жилищное и культурно-бытовое строительство.

- Нам, конечно, приятно читать, - говорит управляющий отделением Иван Павлович Петров, - что где-то в нашей области строят в совхозах жилые дома с городскими удобствами, клубы, бани, но у нас-то ничего такого не строят…

Он да и директор совхоза говорили, что в колхозах легче решать вопросы строительства, там сами имеют право определить: что именно надо строить. В совхозе же все зависит от планирования сверху: дадут денег - строим, не дадут - нет. И пока нашему совхозу почти ничего не дают.

Сходная картина и в ряде других совхозов района: мало выделяется средств на культурно-бытовое строительство, да и на производственное тоже. К тому же местные совхозы не всегда имеют прибыль, значит, не могут вести строительство за счет фондов материального поощрения.

Я думал, что так только в Удомельском районе. Но и в соседнем Вышневолоцком примерно такая же картина. В совхозе "Смычка" беседовал с директором Виктором Николаевичем Евграфовым. Когда спросил, что больше всего заботит руководителей хозяйства, он не задумываясь бросил:

И нарисовал такую картину: до сих пор специалисты совхоза живут на частных квартирах, потому что область не выделяет средств на жилищное строительство. И в 1975 году на эти цели не ассигновано ни копейки. Недостаток жилья тормозит создание постоянных кадров в хозяйстве.

- Наш совхоз-то стоит на большой дороге, - загорячился Виктор Николаевич. - Было бы жилье - людей набрали бы полную потребность, многие просятся к нам: места-то у нас больно красивые, а главное - дороги хорошие. На большом тракте стоим, к нам люди пошли бы с удовольствием, но где им жить.

Выходит, проблема местных совхозов, так сказать, общая.

Сам я по опыту работы совхозник. Довелось участвовать в создании совхозов Сибири. Теперь там настоящие городки. Навещаю иногда те первые сибирские совхозы, любуюсь ими, да и нельзя не любоваться! Это уже не деревни. Там много домов с городскими удобствами, есть клубы, спортивные залы.

Потому-то я с пристальным вниманием следил за жизнью совхозов в родных местах - в Калининской области. И здесь есть старые совхозы, созданные в двадцатых и тридцатых годах, в большинстве они хорошо отстроены. Но основная масса совхозов создавалась в последнее десятилетие на базе отстающих колхозов. И в Удомельском районе было создано шесть таких совхозов

Мне казалось, что перевод отстающих колхозов на совхозные рельсы должен ознаменоваться прежде всего новым строительством. В первые годы после организации это чувствовалось. Скажем, в совхозе "Прожектор", куда входит и наша деревня, на центральной усадьбе возникла улица новых домов, они сильно отличались от обычных крестьянских и отделкой, и планировкой, поэтому не пустовали. Кое-что было возведено и из производственных помещений, но, честно говоря, очень не много. А затем тихо стало на строительных площадках…

С грустью приходится отмечать, что новые совхозы района по строительству отстали от колхозов. В колхозах каждый год что-то строится, а в совхозах - увы… очень мало. Некоторые колхозы района сооружают механизированные комплексы для скота, а в совхозах перебиваются в старых помещениях, оставшихся от колхозов. Вот и на третьем отделении совхоза "Прожектор" за последние десять лет построено всего два дома да одна шоха - так здесь называют склад, где ведется подработка зерна. Но эта шоха лишь заменила бывшее колхозное гумно, которое по размерам было не меньше, но его почему-то развалили, хотя оно могло служить многие годы, потому что стояло на каменном фундаменте и на кирпичных столбах.

Почему же совхозы оказались в таком трудном положении со строительством?

Завесу приоткрыл Виктор Николаевич Евграфов:

- Так это нам не повезло… В других местах возводятся крупные механизированные комплексы, поэтому все ассигнования направлены туда, а мы на голодном пайке, а то и вовсе без денег… Говорят: ждите, придет и ваш черед. Но боюсь, когда черед придет, в совхозе останутся одни пенсионеры…

В областных организациях подтвердили: да, линия взята на сооружение крупных механизированных комплексов. Поэтому в большинстве совхозов крупного строительства не ведется, все направлено на комплексы.

И тут невольно возникает вопрос: правильно ли это?

С одной стороны, вроде бы правильно: зачем распылять средства на множество совхозов, надо строить капитально сначала одни совхозы, затем другие.

Раздел 2. Историческое становление возрастной психологии и психологии развития.

Раздел 3. Жизненный путь человека. Проблема периодизации в психологии.

Первая попытка создания системного анализа в России:

Б. Л.С. Выготский

2. В основе системного анализа содержится:

А. культурно-историческая концепция

Б. теория объективных отношений

В. теория влечений

3. Стадия «младенчества» по З.Фрейду:

В. оральная

4. С точки зрения психоанализа в основе развития психики лежит:

А.сексуальность

5. Стадия возраста от 6 до 13 лет по З.Фрейду:

В. латентная

6. Автор, которому принадлежит следующая цель: «Выявить генетические возможности для преодоления психологических жизненных кризисов».

Б. Э. Эриксон

7. Особенность развития психики человека в младшем школьном возрасте?

А. учебная деятельность

В. принятие роли

8. Основной вид деятельности взрослого человека?

А. игра Б. труд

9. Труд – это …

А. процесс физического напряжения

Б. процесс создания человеком материальных и духовных ценностей общества;

В. процесс психического развития, освоением мира взрослых

10. Стадия отрочества в периодизации у Д.Б. Эльконина длится:

В до 18 лет

11. Кризис - это …

А. превращения из ребенка во взрослого человека

Б. острая ситуация для принятия какого-то решения, важнейший момент в жизни человека

12. Первая, крупная и самая знаменитая работа Э. Эриксона:

Б. детство и общество

В. норма и патология детского развития

13. Ведущая деятельность в младшем подростковом возрасте по Д.Б. Эльконину:

А. учебная деятельность

Б. учебно-профессиональная деятельность

В. личностное общение

14. Кризис раннего детства по Д.Б. Эльконину:

А. в 3 года

Б. в период младенчества

15. Автор, которому принадлежат следующие слова: «Прежде чем приступить к постройке, надо было заложить фундамент»:

Б. Л.С. Выготский

16. Стадии развития по Э.Эриксону:

17. Сенситивный период развития воли:

А. дошкольный период

Б. подростковый возраст

В. младший школьный возраст

18. Особенности геронтегенеза:

А. усиление чувства одиночества

В. изменение характера

19. Упорядочение внешних событий в субъективную картину представлений - это:

Глава вторая. Наука о новом человеке (исторический смысл психологического кризиса)

Быть в физиологии материалистом нетрудно - попробуйте-ка в психологии быть им.

Л. С. Выготский

Между 1924 г. и зимой 1925/26 г. в жизни Выготского случи­лось много важного. Он стал преподавать психологию в Москов­ском институте педологии и дефектологии, в Академии коммунисти­ческого воспитания, на Высших педагогических курсах. Но самое главное — встретились, нашли друг друга и стали единомышленни­ками Лев Семенович и два его ближайших ученика — А. Н. Леонтьев и А. Р. Лурия. Родилась психологическая школа, которую Выготский назвал культурно-исторической,— о ней мы расскажем в следующей, третьей главе. Летом 1925 г. Выготский ездил в Англию, Германию, Францию и Голландию в научную командировку; в июле он, в частности, выступил в Лондоне на Международном конгрессе по обучению глухонемых с большим докладом «Принципы социаль­ного обучения глухонемых детей в России». Вернувшись в СССР, он вновь пережил резкое обострение туберкулеза легких (первая вспышка этой болезни, сведшей его в конце концов в могилу, слу­чилась в 1920 г.), и в ноябре его уложили на несколько месяцев в больницу. Условия, в которых он там находился, были ужасны, состояние здоровья очень плохое, в письмах Выготского из боль­ницы то и дело возникает мысль о близкой смерти.

В больнице Лев Семенович, однако, не терял времени. За эти месяцы вынужденной изоляции он написал большую книгу, назвав ее «Исторический смысл психологического кризиса» 1 . Книгу читали в рукописи многие его ученики и другие психологи, но ни при жизни Выготского, ни в первые десятилетия после его смерти она не была напечатана. Это произошло только в 1982 г., когда ее полный текст был включен в первый том Собрания сочинений Выготского. Пять­десят шесть лет. Эта книга прожила в виде рукописи целую чело­веческую жизнь! Хотя и славную — после 1956 г. о ней постоянно говорили на конференциях, писали в научных журналах.

И неудивительно. Ведь в этой книге Лев Семенович Выготский сумел не только глубоко разобраться в истории и тенденциях сов­ременной ему психологии, западной и советской. Он заложил основы марксистской психологии, наметив пути ее развития на многие де­сятилетия, почти на целый век вперед! Сейчас часто говорят, что в «Историческом смысле психологического кризиса» Выготский сформулировал исследовательскую программу, над выполнением которой трудится советская психология — и еще долго будет тру­диться.

Вот он, первый том Собрания сочинений Выготского.

. Увлекательно рассказывает автор о биографии научных идей. Вот совершается какое-то научное открытие, «перестраивающее обычное представление обо всей той области явлений, к которой оно относится». Затем идет вторая стадия — «растягивание идеи на более обширный материал, чем тот, который она охватывает», и сама идея приобретает более отвлеченную формулировку. Потом наступает третья стадия: идея существует уже в форме абстрактно сформулированного принципа (объяснительного принципа) и участ­вует в «борьбе за существование», так как обычно «успела овла­деть целой дисциплиной» (областью науки). Четвертая стадия: идея как объяснительный принцип отделяется от основного понятия, включается в ту или иную философскую систему, становится целым мировоззрением.

Но затем «это открытие, раздувшееся до мировоззрения, как лягушка, раздувшаяся в вола, этот мещанин во дворянстве, попа­дает в самую опасную пятую стадию развития: оно легко лопается, как мыльный пузырь; во всяком случае, оно вступает в стадию борь­бы и отрицания, которые оно встречает теперь со всех сторон». И эта стадия превращает чисто «познавательный факт» в «факт социальной жизни», идея обнаруживает свои социальные корни и каким социальным интересам она служит.

В этой стадии идее «указывают на ее мещанское, т. е. дейст­вительное, происхождение. Ее ограничивают теми областями, отку­да она пришла; ее заставляют проделать вспять свое развитие; ее признают как частное открытие, но отвергают как мировоззрение». " «Как революционизирующая науку идея она перестает существо­вать: это идея, вышедшая в отставку и получившая по своему ведом­ству генеральский чин» (1, 303—305).

Таких идей к моменту написания книги обнаружилось четыре: идея психоанализа (3. Фрейд), рефлексологии (И. П. Павлов, В. М. Бехтерев), гештальтпсихологии (М. Вертгеймер, В. Келер, К. Коффка) и так называемого «персонализма», представленного известным психологом В. Штерном.

«Психология осознала, что для нее вопрос жизни и смерти — найти общий объяснительный принцип, и она хватается за всякую идею, хотя бы и недостоверную» (1, 309). Место общего заполняют частные принципы.

Дальше Выготский долго и убедительно рассуждает о необ­ходимости построения общей психологии, которая относилась бы к частным психологическим дисциплинам, как алгебра к арифметике. И в основе этой общей психологии должен лежать единый методо­логический базис. А что на деле? Эклектика, механическое соединение идей, надерганных из разных систем. «. Берется хвост от одной системы и приставляется к голове другой, в промежуток вдвигается туловище от третьей. Не то, чтобы они были неверны, эти чудовищные комбинации, они верны до последнего десятичного знака, но вопрос, на который они хотят ответить, поставлен ложно. Можно количество жителей Парагвая умножить на число верст от Земли до Солнца и полученное произведение разделить на среднюю продолжительность жизни слона и безупречно провести всю опера­цию, без ошибки в одной цифре, и все же полученное число может ввести в заблуждение того, кто захочет узнать, каков национальный доход этой страны» (1, 326). Получается «сведение воедино чужого вопроса с чужим ответом», «механическое перенесение кусков чужой системы в свою». Но «кто берет чужой платок, берет и чужой запах, гласит восточная пословица» (1, 329); заимствуя чужую идею, мы берем и «добрую долю запаха этих систем, т. е. философского духа авторов».

Беда в том, говорит Выготский, что психологию все время «при­писывали» то к биологии, то к социологии, но мало кто рассуждал о ней с позиций ее собственной, психологической методологии. В чем же главная ее собственная, психологическая проблема? «Соб­ственная проблема психологии заключена. в ограниченности нашего непосредственного опыта. Мы видим лишь маленький отрезок ми­ра; наши чувства дают нам мир в выдержках, извлечениях, важ­ных для нас. Сознание как бы прыжками следует за природой, с пропусками, пробелами. Психика выбирает устойчивые точки дейст­вительности среди всеобщего движения. Она есть островки безо­пасности в гераклитовом потоке» (1, 347). (Выготский имеет в виду знаменитую идею греческого философа-материалиста Гераклита о том, что «все течет», что в одну и ту же реку невозможно войти дважды.)

Значит, психолог должен сознавать исследуемое психическое явление, а не «сопереживать» ему. А для этого нужен, разработан­ный научный «язык» психологии, пересмотр терминологии. Ведь «слово, называя факт, дает вместе с тем философию факта, его систему» (1, 358). Это не такая уж «внешняя» проблема. Ведь «рево­люция всегда срывает с вещей старые имена — в политике и в науке» (1,359).

Одним словом, при внимательном анализе «в науке открывается некоторое принципиальное единство знания, идущее от верховнейших принципов до выбора слова. Что же обеспечивает это един­ство всей научной системы? Принципиально-методологический ске­лет. Исследователь, поскольку он не техник, регистратор и испол­нитель (ниже Выготский прекрасно говорит о «столь развившемся теперь в науке фельдшеризме», т. е. отрыве технической стороны исследования от научного мышления.— А. «/7.), есть всегда философ, который во время исследования и описания мыслит о явлении, и способ его мышления сказывается в словах, которыми он пользует­ся» (1, 365).

Наука, в том числе психология,— это не мертвое, законченное, неподвижное целое, состоящее из готовых положений. Она пред­стает перед нами «в виде живой, постоянно развивающейся и идущей вперед системы доказанных фактов, законов, предположений, построений и выводов, непрерывно пополняемых, критикуемых, проверяемых, частично отвергаемых, по-новому истолковываемых и организуемых и т. д. Наука начинает пониматься диалектически в ее движении, со стороны ее динамики, ее роста, развития, эволю­ции» (1, 369—370).

Переписав эти слова в свою рукопись, я тут же вспомнил о не­давно прочитанных мной вдохновенных строках из книги В. И. Вер­надского «Научная мысль как планетное явление», почти текстуаль­но совпадающих с мыслями Выготского. Вот что писал Вернадский:

«Наука есть проявление действия в человеческом обществе совокуп­ности человеческой мысли.

Научное построение, как правило, реально существующее, не есть логически стройная, во всех основах своих сознательно опре­деляемая разумом система знания. Она полна непрерывных изме­нений, исправлений и противоречий, подвижна чрезвычайно, как жизнь, сложна в своем содержании; она есть динамическое неустой­чивое равновесие.

. Действие—характерная черта научной мысли» 1 .

Самое интересное, что и та, и другая книги — и «Исторический смысл психологического кризиса» Выготского, написанная, как мы знаем, в середине 20-х годов, и «Научная мысль как планетное явле­ние» Вернадского, относящаяся к 30-м годам,— не были в свое время напечатаны и остались в рукописи. Они «встретились» только в 80-е годы. Нам неизвестно и что-либо о возможных личных контактах Вернадского и Выготского. Впрочем, позволительно высказать ги­потезу, что они могли познакомиться в 1925 г. в Париже (Вернад­ский с 1922 по начало 1926 г. читал в Сорбонне курс геохимии, в котором, кстати, впервые прозвучала на весь мир идея ноосферы и была подхвачена Леруа и Тейяром де Шарденом). Ни Вернадский нигде не упоминает Выготского, ни Выготский — Вернадского, но при внимательном прочтении можно увидеть и другие любопытные параллели. Скажем, это — рассуждение Вернадского об эмпири­ческой науке и о «логике науки», о различии «понятий-вещей» и «понятий-идей». Впрочем, подобные мысли тогда, как говорится, носились в воздухе.

Вернемся к Выготскому. По его мнению, в психологии имеет место кризис. Нет общепринятой системы науки, все основные по­нятия и категории толкуются по-разному. Надо строить психоло­гическую науку заново, но, «прежде чем приступить к постройке, надо заложить фундамент» (1, 373). А до этого надо еще разгрести «авгиевы конюшни», дать критическую оценку того, что есть, а имен­но осознать, что психологии как единой цельной науки пока нет. Су­ществует много разных психологии, исключающих друг друга.

Вообще говоря, их не так много. При внимательном анализе у оказывается, что на самом деле «существуют две психологии — естественнонаучная, материалистическая, и спиритуалистическая» (т. е. «духовная», субъективная, умозрительная, в конечном счете идеалистическая.—А. Л); это «два разных, непримиримых типа науки, две принципиально разные конструкции системы знания;

все остальное есть различие в воззрениях, школах, гипотезах, част­ные, столь сложные, запутанные и перемешанные, слепые, хаоти­ческие соединения, в которых бывает подчас /очень сложно разо­браться. Но борьба действительно происходит только между двумя тенденциями, лежащими и действующими за спиной всех борю­щихся течений» (1, 381).

Два фактора определяют развитие кризиса в психологии. Это"^ психологическая практика и методология. Кстати, как раз практика прежде всего, как ни странно, и требует ясности в методологии!

И здесь начинается главное в книге Выготского — анализ того, что такое материалистическая, марксистская психология и какой она должна стать.

Но сначала — какой она не должна быть. Нельзя просто соединять философские мысли с психологическими проблемами, нельзя ограничиваться «произвольным сведением в систему надерганных из разных мест цитат» (1, 397). Ищут не там, где надо, не то, что нужно, и не так, как нужно.

Не там — потому что ни у классиков марксизма-ленинизма, ни у крупнейших мыслителей-марксистов, например таких, как ' Г. В. Плеханов, нет законченной методологии психологии. Не то — «потому что нужна методологическая система принципов, с которыми можно начать исследование, а ищут ответа по существу, того, что лежит в неопределенной конечной научной точке многолетних коллективных исследований. Если бы уже был ответ, незачем было бы строить марксистскую психологию. Нам нужна формула, которая бы нам служила в исследованиях,— ищут формулу, которой мы должны служить, которую мы должны доказать» (1, 398). Не так — «потому что мышление сковано авторитетным принципом; изучают не методы, но догмы, не освобождаются от метода логического на­ложения двух формул; не принимают критического и свободно-исследовательского подхода к делу» (1, 398).

То же, но резче Выготский писал чуть ниже: «Я не хочу узнать на дармовщинку, скроив пару цитат, что такое психика, я хочу на­учиться на всем методе Маркса, как строят науку, как подойти к ис­следованию психики» (1, 421).

Кстати, позже в очень близком духе выступил один из круп­нейших лингвистов XX в.— Евгений Дмитриевич Поливанов. 4 фев­раля 1929 г. Поливанов выступил в Коммунистической академии с докладом «Проблемы марксистского языкознания и яфетическая теория». Это было начало «поливановской» дискуссии, в результате которой он был заклеймен, снят со своих постов и вынужден был уехать из Москвы в Среднюю Азию, где закончил свой жизненный путь, будучи арестован и расстрелян. Так вот Поливанов (цитирую по неопубликованной стенограмме) говорил: «Вот когда вы любое положение марксизма, любое положение диалектического мате­риализма выводите из фактов, вот тогда я скажу, что это будет марксистская лингвистика. А если у нас будут просто сказаны такие истины, что язык, дескать, развивается не независимо от из­менений в жизни общества. так для этого не нужно быть лингвистом, а для этого достаточно прочесть классиков марксизма».

Не могу удержаться, чтобы не процитировать еще одно место стенограммы: «. У Сталина даже (!—А. Л.) найдем очень верные мысли, несмотря на то, что Сталин, не зная тер­минологии, употребляет слово «язык» в двух смыслах. Но это ему простительно». И это было сказано публично, и когда — в 1929 г. Сталин-то подобных высказываний не прощал. Но пойдем дальше.

Выготский предлагает сравнить сознание с зеркальным отра­жением, скажем, стола. Можно ли сказать, что отражение стола реально? Да. Но оно иначе реально, чем сам стол. «Отражение как отражение, как образ стола, как второй стол в зеркале нереально, это призрак. Но отражение стола как преломление световых лучей в плоскости зеркала — разве не столь же материальный и реальный предмет, как стол. Призраки суть кажущиеся отношения между вещами. Поэтому никакая наука о зеркальных призраках невозмож­на. Но это не значит, что мы не сумеем никогда объяснить отра­жение, призрак; если мы будем знать вещь и законы отражения света, мы всегда объясним, предскажем, по своей воле вызовем, изменим призрак» (1, 416). То же и в психологии!

Это был гениальный литературно-популяризаторский прием, делающий сложнейшую мысль Выготского сразу предельно ясной. Психология должна изучать не отражение, не призрак, а два ряда объективных процессов, из взаимодействия которых возникают приз­раки как кажущиеся отражения одного в другом.

Отождествить стол с его отражением было бы идеализмом. Но не меньшим идеализмом было бы отождествить отражение стола с преломлением световых лучей. И стол реален, и преломление света реально. А отражение — кажущийся, нереальный результат их взаимодействия! Вспомним, наконец, что зеркало — часть той же природы, что и вещь вне зеркала.

. Да, действительно, прав Выготский: «. ни в одной науке нет стольких трудностей, неразрешимых контраверз, соединения раз­личного в одном, как в психологии. Предмет психологии — самый трудный из всего, что есть в мире, наименее поддающийся изучению;

способ ее познания должен быть полон особых ухищрений и предо­сторожностей, чтобы дать то, чего от него ждут» (1, 416).

Как же назвать нашу, естественнонаучную, материалистическую, марксистскую психологию? Может быть, так и назвать — марк­систской? Нет, говорит Выготский. Пусть лучше другие скажут о нашей психологии, что она марксистская. Да ее — марксистской психологии — пока еще и нет, это не «данное», а историческая задача.

Для нас «дело должно обстоять так: наша наука в такой мере будет становиться марксистской, в какой она будет становиться истинной, научной; и именно над превращением ее в истинную, а не над согласованием ее с теорией Маркса мы будем работать. Марксистская психология есть не школа среди школ, а единствен­ная истинная психология, как наука; другой психологии, кроме этой, не может быть. И обратно: все, что было и есть в психоло­гии истинно научного, входит в марксистскую психологию: это по­нятие шире, чем понятие школы или даже направления. Оно 'совпа­дает с понятием научной психологии вообще, где бы и кем бы она ни разрабатывалась» (1, 434—435).

Значит, прав Блонский, употребляя термин «научная психо­логия». Нам и остается принять это имя, говорит Выготский. Или просто — психология.

Наша задача «в том, чтобы объединить свою работу со всей научной разработкой психологии в одно целое на некоей новой ос­нове. Этой психологии, о которой мы говорим, еще нет; ее пред­стоит создать — не одной школе. С этим именем войдет наша наука в новое общество, в преддверии которого она начинает оформ­ляться. Наша наука не могла и не может развиться в старом об­ществе. Овладеть правдой о личности и самой личностью нельзя, пока человечество не овладело правдой об обществе и самим об­ществом. Напротив, в новом обществе наша наука станет в центре жизни.

В будущем обществе психология действительно будет наукой о новом человеке. Без этого перспектива марксизма и истории на­уки была бы не полна. Но и эта наука о новом человеке будет все же психологией; мы теперь держим у себя в руках нить от нее. » (1, 436).

Закроем эту, последнюю страницу книги и поразмыслим над грандиозной перспективой, этим пусть эскизным, но начертанным умелой профессиональной рукой и одухотворенным идеями марк­сизма-ленинизма чертежом будущей психологии. Эта психология ^ должна стать наукой о деятельности человека в реальном мире, о новом человеке в новом обществе. Она должна стать подлинно материалистической наукой, исключив из своего предмета фанто­мы, «кажимости».

Цитаты из русской классики со словом «фундамент»

ФУНДА́МЕНТ , -а, м. 1. Основание (из камня, бетона и т. п.), служащее опорой для стен здания, для машин и т. п.

Предложения со словом «фундамент»

Также миски с молоком ставили в некотором отдалении друг от друга, и в том месте, где молоко оставалось свежим дольше всего, закладывали фундамент будущего дома.

Хотя, конечно, знания, полученные за жизнь, – прочный фундамент нового строительства.

А как вы понимаете, какой бы изящной ни была крыша, без надёжного, крепкого фундамента дому не устоять.

Читайте также: